Пол Феррис - Зигмунд Фрейд

Вейс насильно добился руки женщины, которая его не любила, и вернулся после медового месяца несчастным. «Я думаю, что он слишком рано отбросил сдержанность, и физическое отвращение и моральное осуждение быстро уничтожили все теплые чувства в девушке, которая оставалась холодной и стыдливой».

Люди обвиняли вдову. А Фрейд с ними не соглашался:

Я считаю, что осознание огромного неуспеха, гнев, вызванный отвергнутой страстью, ярость от того, что он принес всю научную карьеру, всю судьбу в жертву неудавшейся семье, возможно, и раздражение от того, что он не получит обещанное приданое, а также неспособность обратиться к людям и признаться во всем этом – я думаю, что именно это после нескольких сцен, открывших ему истинное положение вещей, привело безумного в своем тщеславии человека (а он в любом случае был склонен к сильному эмоциональному возбуждению) к пределу отчаяния. Он умер из-за собственного характера.

На могиле человек, говоривший от имени семьи Вейса, выступал «с жаром дикого и беспощадного еврея» и публично заявил, что семья вдовы – убийцы. Смерть Вейса, писал Фрейд, была подобна его жизни: «по особому плану; просто просится под перо романиста, чтобы сохраниться в памяти человечества». Во Фрейде всегда скрывался писатель.

Общая больница Вены находилась за пределами внутреннего города и занимала около десяти гектаров в Девятом округе, как раз за северо-западным углом Рингштрассе. Эта крупнейшая общественная больница Европы находилась в огромных, но полуразрушенных зданиях. Она относилась к университету, и там работали знаменитейшие врачи. Правда, в то время медицина была менее полезной наукой, и для многих из двух тысяч пациентов главный смысл пребывания в больнице заключался в том, чтобы служить наглядным пособием для студентов. Они лежали в скудно освещенных палатах, давая взятки сестрам, если хотели особого внимания, и с опасением ждали очередной группы студентов, которые приходили и начинали их ощупывать.

Фрейд, спешивший туда-обратно по длинным коридорам и переходам, относился к пациентам так же отстраненно и равнодушно, как и остальные врачи. Когда в январе 1884 года он перешел к «нервным расстройствам», то быстро нашел материал для первой клинической публикации: это был ученик портного с кровоизлиянием в мозг «с интересными симптомами». Он рассказал Марте, как часами сидел у его кровати, «и до его смерти в восемь часов вечера ничто не ускользнуло от моего внимания». Небольшая статья была тут же напечатана, и это стало «по крайней мере началом, благодаря которому меня должны заметить». Комната, где он спал в больнице, ранее принадлежала повесившемуся доктору Вейсу. Но его призрак, как сказал Фрейд, неопасен. Дрова для печи ему выдавали бесплатно. Он получал и зарплату – приблизительно такую же, как фонарщик.

Вскоре после ученика портного Фрейд приметил владельца таверны – алкоголика из Гамбурга. «Он к тому же страдает больными нервами, и если он продержится достаточно долго, я смогу написать статью и о нем». Он считал себя реалистом и не задумывался о том, «хороший» он врач или «плохой». Фрейд-психоаналитик зайдет еще дальше и сделает вывод, что в «настоящем смысле слова» он никогда не был врачом, человеком, который видел свое призвание в том, чтобы «облегчить страдания человечества». По его словам, для этого требуется «внутренний садизм», которого ему недоставало. Он имел в виду, что очевидное желание помогать бальным – это способ скрыть от себя подсознательное желание делать обратное. В упрощенном виде это звучит так (Фрейд не возражал против такого толкования): за каждым добрым врачом прячется садист, за каждым героем – трус. То есть все хорошие поступки представляются в отрицательном свете. В 1884 году эта печальная мудрость двадцатого столетия была еще далеко.

Фрейд заинтересовался в первую очередь «нервными заболеваниями». Под этим он и его коллеги подразумевали проблемы как разума, так и мозга, но в особенности мозга, поскольку он представлял собой физическую реальность умственных процессов. Мозгом и нервами занималась неврология и, как ни странно, психиатрия. (К Великобритании и Америке это не относится. Там психиатрию с самого начала считали отдельной специальностью.) Профессор Теодор Мейнерт, один из учителей и покровителей Фрейда в больнице, в 1884 году опубликовал учебник по психиатрии под названием «Трактат о болезнях переднего мозга». В этой дисциплине анатомия мозга занимала центральное место. В лаборатории Брюкке Фрейд работал над центральной нервной системой рыб, а в общей больнице начал заниматься людьми. В лаборатории церебральной анатомии Мейнерта он препарировал мозговую ткань и изучал medulla oblongata, где спинной мозг переходит в головной. Впоследствии он разработал способ окрашивания нервных путей хлоридом золота, который привлек к себе внимание. В то же время он работал и в палатах, изучая пациентов с повреждениями мозга, воздействовавшими на их речь или движения. Он становился неврологом (по-немецки «Nervenartz», или «врач для нервов»).

Мозг, нервы и мыслительные процессы были экзотическим и непонятным объектом исследования. Некоторые специалисты, несогласные с тем, что мозг начинают рассматривать как механизм, пытались описать его работу художественным языком, изобретая «мифологию мозга», которая только множила неточности. Мейнерт был одним из таких людей. Поэт, умный, но сложный человек, переживший пристрастие к хлороформу, он в свое время начал в качестве хобби заниматься анатомией мозга и утверждал, что видит странные вещи, скрытые от других. Фрейд восхищался им, но держался на расстоянии.

«Врач для нервов» должен был заниматься и пациентами с небольшими психическими расстройствами, странными привычками и «беспокоящими мыслями», но о таких вещах в немецкоязычных странах заботились очень немногие серьезные врачи. Пионерами в этой области стали англичане, которые в 1830-х годах открыли синдром «жизненного износа», с гордостью объявив, что он связан с психологическим давлением промышленной революции, начавшейся в той же стране. Американцы, в свою очередь, создали термин «неврастения», более точное название, которое вскоре стало основной жалобой пациентов этого рода и диагнозом неопределенного плохого самочувствия, особенно у тех, кто подавлен «современной жизнью».

Маловероятно, что в общей больнице были места для нервных больных. Что касается более серьезных психических расстройств, обычно пациенты с ними отправлялись дальше по улице, в современный дом для умалишенных Нижней Австрии, по адресу Лазаретгассе, дом 14. Там было семьсот кроватей и большие парки для прогулок. В основном там содержались хронические сумасшедшие и сифилитики последней стадии. Психические расстройства всегда с трудом поддавались классификации. Если в 1880-х годах людей с нестабильным психическим состоянием или небольшими нарушениями психики отправляли куда-то на лечение, то лишь в частную клинику или на курорт. Без терпения Брейера и денег семьи состояние Берты Паппенгейм, «Анны О.», оставалось бы неважным с точки зрения медицины, разве что она окончательно сошла бы с ума и оказалась в доме 14 на Лазаретгассе.