Вэл Хаузлз - Курс — одиночество

Утренняя обсервация, потом завтрак. Первая половина дня ушла на то, чтобы подвесить тент над палубой рубки.

В каюте так жарко, что не продохнуть. Во-первых, солнце в этих широтах нещадно жжёт, во-вторых, относительная скорость попутного ветра уменьшается за счёт нашего хода. А так как я не могу одолеть нелепый страх перед якобы приближающимся штормом, передний люк остается плотно задраенным. Эта смесь реальных фактов и не менее убедительного для меня очевидного вымысла побуждает меня действовать, хотя и не самым разумным и естественным образом. Я всего лишь налаживаю тент. А попросту — одеяло, укреплённое на бугеле гика, растянутое над палубой рубки и схваченное за углы концами упругого белого линя. Стоило потрудиться. Теперь солнце не светит больше прямо на тонкую фанерную палубу и в открытый сходной люк, раскаляя койку у правого борта.

Море совсем иначе, чем прежде, воспринимает присутствие яхты. Пять недель, пока держались западные ветры, волны упорно колотили в обшивку яхты, теперь они идут в ту же сторону, что и мы. Это большая разница. Война сменилась мирным сосуществованием. Океан явно настроился на другой лад. Правда, лёгкая зыбь по-прежнему идёт с запада, напоминая о былом разгуле, но волны вырастают за кормой, приподнимая и подталкивая легко скользящую яхту вперёд. Палуба сухая, даже морщится тут и там от излишне бурных ласк солнца. Сопротивление ходу яхты настолько ослабло, что надводный борт по большей части тоже сухой, и жёлтая окраска корпуса стала будто прозрачнее. Проходя на нос, чувствую, как палуба жжёт мои босые ноги. Она обжигает и тело, когда я ложусь на баке, единственном, кроме нестерпимо горячих коек, месте, где можно вытянуться во весь рост. Шум не такой, как раньше. Исчезли стук, треск, скрип, которые сопровождали затянувшуюся стычку. Не летят над палубой вызывающие оторопь и приятно освежающие брызги. Можно свесить голову за борт и смотреть, как ярко-жёлтый нос с мужской решительностью рассекает податливое синее море. Оно лениво расступается и скользит вдоль бортов, образуя за кормой попутную струю, а у пылкого форштевня холмик воды опять встречает гостя с милой нерешительностью, одолевает её и откидывает простыни манящего ложа то налево, то направо. Вдоль ватерлинии и на несколько дюймов вниз прилепились к обшивке мелкие ракушки и водоросли. Так как осадка превышает норму, они обжили часть корпуса, не защищённую ядовитым составом, который применяют против обрастания. Среди конусов морских уточек можно увидеть существа, напоминающие грибы на длинных ножках, с маленькой аккуратной шляпкой. Кажется, такие хрупкие создания не должны бы устоять против бурлящего тока воды вдоль обшивки, но они прочно приросли и поражают своей упругостью. Они коричневого цвета. На фоне жёлтой обшивки, в окружении ярко-синей воды они радуют глаз, как нарциссы, украшающие тенистую лужайку. Рыбы не отстают от нас. Под самым форштевнем плавает великолепно сложенный красавец, длиной четыре-пять футов. Он, серебристый, с голубым отливом, щеголяет броским, ярко-жёлтым хвостом. Так сказать, проводник нашего внушительного каравана. Время от времени, не слишком часто, летучие рыбы прорезают поверхность воды как раз перед носом яхты. Поди угадай, кто их потревожил — мы или наш мощный эскорт. Одни летят влево, другие вправо, и получается живой трепещущий веер, при виде которого дух захватывает.

Жарко, иду на корму, чтобы выпить полчашки воды. Полчашки. Не больше.

Последние несколько дней примечательны не только повышенной температурой воздуха, но и заметно возросшим потреблением воды. Сегодня я тщательно учитываю каждую каплю. Пока что, считая выпитое рано утром и котелок чаю на завтрак, израсходовано чуть больше двух пинт. Если прибавить то, что я выпью сейчас, будет три пинты, а ведь ещё не прошло и полдня.

Как ни жарко в каюте, всё-таки можно отдохнуть от солнца, которое приближается к полуденной точке и находится почти прямо над головой. Наше местонахождение — 35° 21 северной широты и 45° 00 западной долготы, лаг 2365 — даёт нам право открыть одну из оставшихся банок пива. До Бермудских островов всего двадцать миль сверх тысячи, это надо отметить, а впрочем, не будем спешить. Подождём стоически, пока лаг не отмерит эти двадцать миль. И вечером насладимся тёплым пивом.

Пополудни ветер настолько ослабевает, что приходится отбирать румпель у Майка, так как при тихом попутном ветре его тянет побродить без определённой цели.

Время от времени я ныряю в каюту за водой. Губы пересыхают, веки и уголки рта воспалены. Облизывая губы, явственно ощущаю, что они потрескались, поэтому во время очередного визита в каюту я тщательно изучаю их в зеркальце секстанта. Ничего подобного, не потрескались, но прикоснуться к ним больно. Добываю в аптечке какую-то мазь, она помогает. Заодно пересыпаю последние шесть таблеток аскорбиновой кислоты в завинчивающуюся баночку, где хранится дневная доза.

Вернувшись на палубу, под палящие лучи высокого солнца, спрашиваю себя, не стоит ли защититься одеждой? Закутаться целиком на арабский лад. Изолирующим слоем предотвратить обезвоживание тела. Не могу, это было бы похоже на святотатство. Долгие недели сплошной облачности, потоков воды на палубе, мокрой одежды и влажной постели породили во мне неутолимую потребность в тепле и солнце. Я лежу навзничь; сварюсь — и ладно. Глаза закрыты, правлю на ощупь, осязая шеей колебания ветра. Теперь солнце справа по носу, склоняется к слепящему горизонту. Наверно, скоро пора открывать банку.

— Что говорит лаг?

— Лаг остановился, чтоб ему было пусто.

— Опять водоросли?

(Вытаскивать вертушку должен я, он слишком ленив, но хорошо, что он вовремя спохватился, на вертушки в самом деле намотались водоросли.)

— Что показывает лаг?

— Две тысячи триста восемьдесят две мили.

— И две мили лаг не работал, ступай-ка за пивом!

— Сам ступай, ты ближе к каюте.

— Где ты оставил консервный ключ?

— На полке слева от радио.

— Его тут нет!

— Но я его положил там.

Наконец он находит ключ в ящике с ложками и вилками, можно глотнуть пивка. Хорошо, хоть оно и горячее.

— Интересно, что сейчас делают ребята в Сондерсфуте?

— То же, что мы делаем, пиво тянут, только у них оно холодное, в больших кружках, пей сколько влезет.

— Который там час дома?

— Около десяти. Ещё по кружечке, и можно идти домой к детишкам. Небось они сегодня поздно лягут, такой чудесный летний вечер. Наверно, весь день купались и катались на яхтах.

— Хотел бы я знать, как Кристофер поживает?

— Всё в порядке, положись на маму.

— Не худо бы послать им весточку, верно?

— Спрашиваешь.

— Почему бы тебе не попробовать связаться вон с тем судном?