Дуайт Эйзенхауэр - Крестовый поход в Европу

Он много размышлял над возможностью Франции восстановить свое прежнее положение сильной и уважаемой державы в Европе, и в этой связи у него появилось пессимистическое настроение. Затем он упорно возвращался к мысли о том, как осуществить контроль над определенными стратегическими пунктами во французской империи, которые французы, возможно, как он считал, больше не смогут удерживать.

Особенно его интересовали мои впечатления о некоторых наиболее выдающихся французских деятелях, в частности о Буассоне, Жиро, де Голле и Фландине (с последним я не встречался вообще).

Мы детально рассмотрели военные и политические события предшествовавших десяти недель; он был явно доволен тем прогрессом, которого мы добились. Однако когда я в общих чертах набросал некоторые возможные неудачи, связанные с зимними условиями, он реагировал на это так, будто я слишком преувеличил свои опасения. И если мы оба понимали, что войска держав «оси» не могли противостоять охватывающему маневру английских войск под командованием генерала Александера и наших сил в Северной Африке, то оценка президентом Рузвельтом сроков окончательного краха противника, по моему мнению, была слишком оптимистичной и во многом не совпадала с моими расчетами. Он настоял, чтобы я сам определил дату и назвал 15 мая. Это было самое необдуманное предположение за всю войну. Вскоре после отъезда президента я рассказал об этом Александеру, и он, улыбнувшись, сказал, что, отвечая на тот же вопрос, он назвал 30 мая.

Я нашел, что президент при рассмотрении текущих африканских проблем не всегда с достаточной четкостью видел разницу между условиями военной оккупации вражеской территории и той обстановкой, в какой мы оказались в Северной Африке. [17] Протокольными записями совещаний Объединенного комитета начальников штабов с президентом от 7 января 1943 года при подготовке к конференции в Касабланке подтверждаются такие взгляды Рузвельта. — Прим. авт.

Постоянно ссылаясь на планы и предложения, касавшиеся местного населения, французской армии и правительственных чиновников, он говорил в форме приказов и предписаний. Нужно было напомнить ему, что с самого начала мы действовали здесь в соответствии с политическим курсом, нацеленным на приобретение и использование будущего союзника, что мы только пытались заставить постепенно расширить базу для управления, чтобы в конечном счете передать все внутренние дела под контроль местного правительства, а это отнюдь не имело ничего общего с системой управления завоеванной страной. Он, конечно, соглашался с этим, понимая, что лично участвовал в первоначальном формулировании этой политики задолго до вторжения, но вместе с тем продолжал, возможно, подсознательно, обсуждать местные проблемы с точки зрения завоевателя. Для нас было бы значительно легче, если бы мы могли так действовать! Однако он заметил со свойственной ему прозорливостью, что будет совершенно уместно обусловливать поставки вооружения для французов в значительных количествах, чего они упорно добиваются, принятием ими американских взглядов в отношении стратегии в Европе, согласием использовать французские базы в интересах союзников и постепенной, но не затягиваемой заменой французских должностных лиц, неприемлемых для американского правительства. Было очевидно, что, пока они не будут в целом поддерживать нас в этих важных вопросах, вооружать их бесполезное дело. [18] Сразу после конференции в Касабланке был создан комитет по перевооружению. — Прим. авт.

Он был особенно озабочен тем, чтобы удержать Буассона у власти во Французской Западной Африке.

Для меня наиболее важной частью всей нашей беседы были полученные от него заверения, что он твердо придерживается нашей основной концепции в европейской стратегии, а именно вторжения на континент через Ла-Манш. Он был уверен, что весенняя и летняя кампании на Средиземном море приведут к положительным для союзников большим результатам, но вместе с тем он смотрел на них как на подготовку к огромному предприятию, согласованному почти год назад в качестве главного направления усилий союзников для нанесения поражения Германии.

Когда я позднее посетил Черчилля, то с большим для себя облегчением получил аналогичные заверения. Он сказал: "Генерал, я здесь слышал, что мы, англичане, якобы намереваемся уклониться от плана «Раундап». Это не так. Я дал слово, и я его сдержу. Однако теперь перед нами раскрываются прекрасные возможности, и мы не должны упустить их. Когда подойдет время, вы найдете англичан готовыми выполнить свою роль в другой операции". «Раундап» было кодовым наименованием, позднее его изменили на «Оверлорд».

Президент надеялся на быстрое урегулирование французских политических проблем путем примирения между Жиро и де Голлем, полагая, что сумеет убедить их объединить свои силы и тем самым наилучшим образом послужить интересам Франции. В ходе беседы, которая то и дело переходила на детали личного характера, я был поражен его феноменальной памятью. Он вспомнил, что мой брат Милтон посетил Африку, и сказал мне, почему он назначил его в управление военной информации, которое возглавлял Элмер Дэвис. Он на память процитировал целые предложения, почти абзацы, из радиограммы, которую я направил в США, объясняя суть дела Дарлана, и заявил, что она была исключительно полезной и помогла рассеять на родине опасения, будто все мы постепенно становимся фашистами.

Уже после того как я вернулся в Алжир, президентом и премьер-министром были объявлены условия "безоговорочной капитуляции противника". В то время для меня более важное значение имело решение о том, что английская 8-я армия и "ВВС пустыни" переходили в мое подчинение. Об этом плане меня проинформировали еще в Касабланке, но о его окончательном одобрении я узнал позднее, когда генерал Маршалл приехал ко мне в Алжир. Генерал Александер должен был стать заместителем главнокомандующего союзными силами; адмирал Каннингхэм оставался у меня в качестве командующего военно-морскими силами, а главный маршал авиации Артур Теддер назначался командующим военно-воздушными силами. Предполагалось, что эти назначения вступят в силу в начале февраля.

Такое развитие командной структуры меня особенно радовало, ибо это означало прежде всего полное единство действий на Центральном Средиземноморье и обеспечивало необходимый механизм для эффективной координации тактических и стратегических усилий союзников. Я информировал президента и начальника штаба Маршалла, что буду с готовностью работать под руководством Александера, если ему передадут командование союзными войсками. Я сделал такое предложение в связи с тем, что после объединения союзнических сил с войсками, прибывшими из североафриканских пустынь, англичане численно превзошли нас.