Кондратий Биркин - Кардинал Ришелье. Людовик XIII

– Друг мой, – сказал он племяннице, – выйди из комнаты: любя от всей души тебя, моя милая, не хочу огорчать тяжелым зрелищем.

Она не дошла и до дверей, как кардинал скончался. Умер он, как видит читатель, очень спокойно, без всяких мелодраматических эффектов, выдуманных позднейшими биографами-романистами. Одни пишут, будто смертный одр кардинала окружали тени всех им казненных; другие – будто он в бреду беседовал с Сен-Марсом и Монморанси; третьи – будто плакал по убиенным… И все это вздор, фантазия, выдумки, делающие честь как пылкому воображению авторов, так и их простодушной уверенности, что злодей без угрызений совести и умереть не может… А между тем, Боже мой, какое множество людей, у которых на совести лежат десятки, если не сотни преступлений, умирают себе так спокойно, как редко доводится иному добрейшему человеку. Наполеон I на острове Св. Елены умирал как праведник, рассказывая окружающим о том, что за гробом он будет беседовать с Аннибалом, Сципионом, Юлием Цезарем, Фридрихом Великим. Не тревожили последних минут сына судеб призраки ни герцога Ангиенского, ни одной из сотен тысяч жертв его властолюбия, похороненных на ратных полях трех частей света; даже знаменитая фраза: «Солдаты – цифры, которыми разрешаются политические задачи», – даже и та не пришла в голову умирающему герою.

Женитьба Людовика XIII на дочери испанского короля Филиппа III, Анне Австрийской (25 декабря 1615 года), была следствием политических соображений Марии Медичи. Супруги чуть не в пеленках были обручены друг с другом. По прибытии Анны во Францию она с первой же встречи со своим нареченным женихом и вскоре супругом поняла, что супружество не принесет ей особенного счастья. Людовик XIII – угрюмый, молчаливый, немножко заика – собеседничеству с супругою предпочитал занятие охотою и музыкою и целые дни проводил то с ружьем, то с лютнею в руках. Молодая королева, ехавшая во Францию с надеждою жить весело, счастливо, на радость себе и другим, вместо всего этого нашла скуку, однообразие и печальное одиночество. Скука сблизила ее с герцогиней де Шеврез, определенной к ней в качестве статс-дамы. Герцогиня – первая любовь короля – теперь имела при дворе репутацию красавицы, опасной кокетки и лукавейшей интриганки. Она первая внушила Анне Австрийской отплачивать королю за его холодность той же монетою; не губить молодости в безотрадном уединении, наконец, в кругу придворных отыскать себе обожателя, по наружным и внутренним своим качествам достойного взаимности. Эти внушения с первого раза показались королеве противными тем нравственным правилам, в которых она была воспитана в родительском доме; но мало-помалу она последовала советам герцогини и, будучи не прочь взять себе фаворита, затруднялась только выбором… В толпе обожателей она заметила между прочими и тощую фигуру кардинала. Смеясь, она сообщила о своем открытии герцогине; но в уме любимицы быстро созрел план: подчинить Ришелье влиянию королевы и тем лишить министра его всемогущества. Предлагая Анне Австрийской невинно кокетничать и завлекать влюбленного кардинала, герцогиня взяла на себя не совсем благородную роль посредницы. Гениальный дипломат, истинно государственный муж, Ришелье повел себя в отношении к королеве как влюбленный мальчишка. Некоторые историки, желающие в каждом поступке кардинала Ришелье видеть единственную цель – благо Франции, – утверждают, будто он ухаживал за Анной Австрийской и домогался ее взаимности для того, чтобы порадовать неплодного и расслабленного Людовика XIII наследником. Есть основания предполагать, что он действительно оправдывал этим свое ухаживание. Ришелье был влюблен не на шутку, вздыхал, писал стихи и особенно услуживал герцогине де Шеврез, умоляя ее, хотя намеками, довести до сведения жестокой королевы о его сердечных страданиях. Герцогиня обнадеживала кардинала; утешала его мыслию, что он не совсем противен Анне Австрийской и что своим усердием и постоянством, конечно, может добиться взаимности. Ловя его на слове, что он для королевы готов на всевозможные жертвы, лукавая герцогиня предложила ему от имени Анны позабавить королеву пляскою сарабанды в шутовском наряде полишинеля.

– Мне, плясать? – вскричал Ришелье. – Но это будет курам на смех!

– Вы не говорили бы этого, если бы получше знали женское сердце, – невозмутимо отвечала герцогиня. – Недавно королева отзывалась о вас с весьма выгодной стороны, но заметила только, что постоянная ваша угрюмость ей неприятна. Я отвечала, что, вероятно, и вы умеете быть веселым. «Едва ли, – сказала она, – не протанцует же он в угоду мне сарабанду?» – «А если?» – спросила я. «Если да, то и я с моей стороны буду готова на многое; слышите – на многое».

– И завтра же я явлюсь к ее величеству! – воскликнул Ришелье.

– В костюме полишинеля?

– Непременно.

– И протанцуете сарабанду?

– Как сумею… Но, надеюсь, все останется в тайне, между нами?

– Еще бы, ваша эминенция!

На другой же день Ришелье явился к герцогине. Он был одет в красный бархатный камзол, перетянутый кожаным поясом с широкой медной пряжкой, короткие пестрые штаны были окаймлены у поджилок серебряными бубенчиками, в обеих руках пощелкивали кастаньеты.

– А шапка? – спросила герцогиня, едва удерживаясь от смеха.

– Вот она! – отвечал Ришелье, надевая дурацкий колпак с погремушками.

– Прекрасно. Теперь я проведу вас на ту половину, где вас ждет королева; спрячу вас за дверную занавесь, и когда хлопну в ладоши, выскакивайте в комнату и танцуйте!

Через четверть часа Ришелье с балаганными кривляньями плясал сарабанду перед Анной Австрийской, смеявшейся до слез; герцогиня аккомпанировала плясуну на спинете.

– Теперь, ваше величество, – прошептал кардинал, задыхаясь, по окончании танца, – теперь верите ли вы, что для вас я способен на все?

– Верю, что вы прекрасно танцуете, – уклончиво отвечала королева.

– Любовь творит чудеса, – вскричал Ришелье, целуя руку Анны Австрийской.

– Браво! – засмеялась она. – Сыграв роль полишинеля, вы ударяетесь в любезности, приличные арлекину… Талант! Но мне пора во дворец, – сухо досказала она, вставая. – Благодарю за забаву… Герцогиня, прикажите подавать мою карету.

– Дела ваши идут отлично! – сказала герцогиня, возвращаясь к кардиналу после проводов королевы. – Надобно ковать железо, пока горячо. Теперь необходимо приступить к переписке.

– Зачем это? – спросил удивленный Ришелье.

– Интрига без переписки немыслима. Клятва клятвою, документ документом. Докажите королеве на деле ваше совершенное к ней доверие…

Странный, неуловимый луч счастливой мысли мелькнул в глазах кардинала.

– И вы полагаете, прелестная герцогиня, что любовная записка скрепит мой предполагаемый союз с королевою? – произнес он, покручивая усы.