А. Скабичевский - Александр Грибоедов. Его жизнь и литературная деятельность

После этого Грибоедов выказывал такую неустрашимость в продолжение всей дальнейшей кампании, что обратил своею храбростью внимание Паскевича, который в письме к матери Грибоедова извещал ее: «Наш слепой (т. е. близорукий) совсем меня не слушается: разъезжает себе под пулями, да и только!»

Война окончилась Туркманчайским миром, следствием которого было присоединение к России северо-восточной Армении. В переговорах о мире Грибоедов принимал деятельное участие. Он посетил Аббаса-Мирзу в его лагере и, несмотря на все уловки и увертки персидских сановников, презирая происки Аллаяр-хана, зятя Фетх-Али-шаха и главного виновника войны, привел переговоры к желаемому окончанию: 10 февраля 1828 года мир был подписан. На Грибоедова возложил Паскевич поднесение государю Туркманчайского договора.

На пути в Петербург, проезжая через Москву, Грибоедов заезжал часа на два к С.Н. Бегичеву и между прочим сообщил, что Паскевич спрашивал его, какого награждения он желает. «Я просил графа, – говорил Грибоедов, – представить меня только к денежному награждению. Дела матери моей расстроены, деньги мне нужны, я приеду на житье к тебе. Все, чем я до сих пор занимался, – для меня дела посторонние. Призвание мое – кабинетная жизнь. Голова моя полна, и я чувствую необходимую потребность писать».

Тогда же, словно нарочно для того, чтобы испить до дна горькую чашу измены и почувствовать весь ее яд, Грибоедов «имел бестактность», по собственному его выражению, сделать визит А. П. Ермолову. Последний, еще в бытность на Кавказе сетовавший: «И он, Грибоедов, оставил меня, отдался моему сопернику!» – естественно, принял его угрюмо и холодно. Это побудило Грибоедова сказать Бегичеву: «Я личный злодей Ермолова!» (то есть что старик глядит на него как на врага). «Этого я себе простить не могу! – говорил Грибоедов в Петербурге некоторым, между прочим П. А. Каратыгину. – Что мог подумать Ермолов? Точно я похвастаться хотел, а, ей Богу, заехал к нему по старой памяти!»

В Петербург приехал Грибоедов 14 марта 1828 года и остановился в гостинице Демут. Здесь ждали его самые лестные для всякого другого почести: император пожаловал вестнику о мире чин статского советника, орден Св. Анны, алмазами украшенный, и четыре тысячи червонцев.

Но, осыпаемый со всех сторон поздравлениями друзей, любезностями знати и лестью скороспелых поклонников всякого успеха, Грибоедов продолжал ощущать в своей душе гнетущую тоску. Казалось, он предчувствовал, что всеми этими почестями дело не ограничится и что дипломатическая карьера его на Востоке грозит затянуться до бесконечности. А он так жаждал покоя, независимости и полного досуга, тем более что творчество пробуждалось в нем с новою силою и неудержимо влекло его к перу. Во время последнего пребывания на Кавказе, под свист неприятельских пуль, он задумал новое произведение, на этот раз трагедию в шекспировском духе, «Грузинская ночь». Вот что вспоминает Булгарин об этом новом предприятии Грибоедова: «Во время военных и дипломатических занятий Грибоедов, в часы досуга, уносился душою в мир фантазии. В последнее пребывание свое в Грузии он сочинил план романтической трагедии и несколько сцен вольными стихами с рифмами. Трагедию назвал он „Грузинская ночь“, почерпнул предмет ее из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его, упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина, и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и наконец, по княжескому обычаю, забывает обещание. Но мать помнит, что у нее отторжено от сердца детище, и как азиатка умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы Св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружье, чтоб поразить князя, – и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан был за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местию. Оба гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жалобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!..

Н.И. Греч, услышав отрывки из этой трагедии и ценя талант Грибоедова, сказал в его отсутствие: «Грибоедов только испробовал перо на комедии „Горе от ума“. Он займет такую степень в литературе, до которой еще никто не приближался у нас: у него, сверх ума и гения творческого, есть душа, а без этого нет поэзии!»

Во время этого своего последнего недолгого пребывания в Петербурге Грибоедов, тяготясь великосветским обществом, любил посещать литературные кружки, где не раз читал отрывки из «Грузинской ночи». Так, Кс. Полевой вспоминает об одном обеде у П.П. Свиньина, где он встретил Грибоедова.

«В назначенный день, – повествует Полевой, – (помню, что было на Пасхе) я нашел у гостеприимного Павла Петровича много людей замечательных. Кроме нескольких знатных особ, приятелей его, тут был, можно сказать, цвет нашей литературы: И.А. Крылов, Пушкин, Грибоедов, Н.И. Греч и другие. Грибоедов явился вместе с Пушкиным, который уважал его как нельзя больше и за несколько дней сказал мне о нем: «Это один из самых умных людей в России. Любопытно послушать его». Можно судить, с каким напряженным вниманием наблюдал я Грибоедова!.. Он был в каком-то недовольстве, в каком-то раздражении (казалось мне) и посреди общих разговоров отпускал только острые слова. За столом разговор завязался о персиянах, что было очень естественно в обществе Грибоедова, который знал персиян во всех отношениях, еще недавно расстался с ними и готовился опять к ним ехать. Он так живо и ловко описывал некоторые их обычаи, что Н.И. Греч очень кстати сказал при том, указывая на него: «Monsieur est trop perçant (persan)» [15]… Вечером, когда кружок гостей стал теснее, Грибоедов был гораздо мягче и с самою доброю готовностью читал наизусть отрывок из своей трагедии «Грузинская ночь», которую сочинял тогда…»