А. Скабичевский - Александр Грибоедов. Его жизнь и литературная деятельность

И, во-вторых, передовых современников Грибоедова ожидала печальная участь всех пионеров, которые всегда оказываются не только не понятыми и осмеянными практическими мудрецами пошлой рутины, но так или иначе устраненными как люди беспокойные от дел. Последователям всегда приходится идти по трупам предшественников. Все мало-мальски выдающиеся современники Грибоедова, начиная с него самого, так или иначе ушли из жизни трагически.

Такою же вполне трагической личностью является и Чацкий. Он был не понят и осмеян всеми окружающими его людьми, всем московским обществом. Дом, где он провел все детство, закрыл перед ним двери; девушка, которую он страстно любил, подруга его детства, предпочла ему самого отъявленного пошляка, наконец, все хором признали его сумасшедшим. И разочарованный, отвергнутый, он принужден был искать по свету, «где оскорбленному есть чувству уголок», а далее Бог весть, какая ждала его печальная участь… Этот трагический смысл образа Чацкого отражается и на всех прочих действующих лицах комедии. Как ни осмеивали, как ни отвергали Чацких в эпоху Грибоедова, но пламенные речи их производили глубокое и неотразимое впечатление, и все общество в то время находилось в состоянии сильного возбуждения и брожения. Таким мы видим его и в комедии Грибоедова. Перед нами развертывается картина московского общества вовсе не в будничном, спокойном его прозябании день за днем. Напротив, общество чрезвычайно встревожено, совсем как муравейник, в который бросили палку, – и все в нем закопошилось. И фамусовы, и скалозубы, и хлёстовы, и хрюмины, и загорецкие, и репетиловы – все принялись взапуски рассуждать «о материях важных», – и Белинский совершенно напрасно обвиняет Грибоедова в том, что он заставляет своих пошлых героев Фамусова и Скалозуба изменять самим себе, проговариваться и заниматься самообличениями совсем в духе Чацкого. В такие моменты общественной жизни, какой изображен в комедии, всегда так бывает, что те самые Фамусовы и Скалозубы, которые наиболее восстают на Чацких, сами невольно заражаются от них и начинают обличать всех окружающих, начиная с самих себя.

Имея в этом отношении глубокое и важное историческое значение, так как ни в одном произведении того времени не изображено русское общество двадцатых годов с такой типической полнотой и разнообразием, с выявлением основных мотивов общественной драмы, совершавшейся на глазах Грибоедова, – в то же время комедия Грибоедова имеет и глубокое общечеловеческое значение для всех стран и времен, так как трагедия первых пионеров в лице Чацкого вековечна и неизменно повторялась с каждым новатором, как совершенно справедливо замечает Гончаров, к которому мы вновь возвращаемся в заключение нашей характеристики «Горя от ума».

«Чацкий, – говорит Гончаров, – неизбежен при каждой смене одного века другим. Положение Чацких на общественной лестнице разнообразно, но роль и участь все одна, от крупных государственных и политических личностей, управляющих судьбами масс, до скромной доли в тесном кругу.

Всеми ими управляет одно: раздражение при различных мотивах. У кого, как у грибоедовского Чацкого, – любовь, у других – самолюбие или славолюбие, – но всем им достается в удел свой «мильон терзаний», и никакая высота положения не спасает от него. Очень немногим, просветленным Чацким, дается утешительное сознание, что они недаром бились – хотя и бескорыстно, не для себя и не за себя, а для будущего и за всех, и успели.

Кроме крупных и видных личностей, при резких переходах из одного века в другой, Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одною кровлей уживается старое с молодым, где два века сходятся лицом к лицу в тесноте семейств, – все длится борьба свежего с отжившим, больного со здоровым, и все бьются в поединках, как Горации и Куриации, миниатюрные Фамусовы и Чацкие.

Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого, и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела – будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне – ни группировались люди, – им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета «учиться, на старших глядя», с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к «свободной жизни», вперед и вперед, – с другой.

Вот отчего не состарился до сих пор и едва ли состарится когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия. И литература не выбьется из магического круга, начертанного Грибоедовым, как только художник коснется борьбы понятий, смены поколений. Он или даст тип крайних, несозревших передовых личностей, едва намекающих на будущее и потому недолговечных, каких мы уже пережили немало в жизни и в искусстве, или создаст видоизмененный образ Чацкого, как после сервантесовского Дон Кихота и шекспировского Гамлета являлись и являются бесконечные их подобия».

После Грибоедова развитие русской комедии под влиянием Гоголя, а затем Островского пошло совсем по другому руслу, и «Горе от ума» оказывается, по-видимому, совершенно одиноким явлением в нашей литературе, вне школы и последователей. Но это только по видимости. Комедия Грибоедова оставила такой глубокий след в нашей литературе, что еще до сих пор едва только какой-либо писатель вздумает сочинить комедию в стихах об интеллигентном слое общества – он никак не может освободиться от грибоедовского стиля: неизбежно будет подражать и грибоедовскому разговорному языку, и грибоедовской манере остроумия, с ее поговорками, эпиграммами и каламбурами.

здесь: частные занятия с небольшой группой студентов (лат.).

приверженцам партии, сторонникам, соучастникам (Словарь В. Даля).

лучше поздно, чем никогда (фр.).

Бесчастный – тот, кому нет части, доли, удела (Словарь В. Даля).

«увеселительной прогулки вчетвером» (фр.).

Позвонок – колокольчик (Словарь В. Даля).

Агач – закавказская путевая мера, час; пеший агач – четыре версты, конный – семь (Словарь В. Даля).

«Это безумства Александра» (фр.).

Вот что называется жертвовать в угоду моменту (фр.).

рыцарь Байар (фр.).

болтливый рыцарь (фр.).

король Баварии (фр.).

король болтунов (фр.).