А. Скабичевский - Александр Грибоедов. Его жизнь и литературная деятельность

Грибоедов стоял в стороне от того литературного течения, которое преемственно привело от сентиментализма Карамзина к романтическому пиетизму Жуковского и реализму Пушкина. Воспитанный в духе ложного классицизма и сблизившийся с такими приверженцами классицизма, как Шаховской и Катенин, Грибоедов в первые годы своей литературной деятельности заявил себя в оппозиции и к сентиментализму Карамзина, и к романтизму Жуковского, чем, конечно, и объясняется холодность, с какою отнеслись к нему Пушкин и весь его кружок.

Привезя с собой из Бреста комедию «Молодые супруги», Грибоедов увидел ее на сцене 29 сентября 1815 года, в бенефис Семеновой-младшей. Комедия была разыграна удачно, и ободренный успехом Грибоедов в сотрудничестве с Шаховским, Хмельницким и Жандром перевел комедию Барта «Притворная неверность», поставленную на сцене в феврале 1817 года; 24-го же января 1818 года, в бенефис г-жи Вальберховой, была представлена комедия «Своя семья», в которой пять сцен второго действия принадлежали Грибоедову.

Одновременно с этой сценической деятельностью Грибоедов увлекся той задорной полемикой, какая существовала в журналистике того времени, определяясь не столько принципами, сколько кружковой враждою и игрой личных самолюбий. Так, друг Грибоедова Катенин, несмотря на свою приверженность к классицизму, перевел романтическую балладу Бюргера «Ленора», переделав ее в соответствии с русскими нравами: героиню назвал Ольгою, место действия из Богемии перенес под Полтаву, преобразив эпоху Семилетней войны в 1709 год. Тяжелые стихи Катенина не понравились Н.И. Гнедичу, и он, под псевдонимом «Житель Тентелевой деревни», отозвался в № 24 «Сына отечества» за 1816 год о переводе Катенина неблагосклонно. Грибоедов вступился за друга и – такова была наивность того времени – в том же «Сыне отечества», в № 30, разразился резкою антикритикой, представляющей остроумную пародию на господствовавшую в то время в нашей литературе критику, основанную на одних придирках к мелочам.

В следующем году М.Н. Загоскин, разбирая в № 15 «Северного наблюдателя» представление комедии Грибоедова «Молодые супруги», указал на несколько плохих стихов и заметил о них словами «Мизантропа»:

Грибоедова задела за живое критика Загоскина, которого он очень недолюбливал, и он отвечал ядовитой сатирой под заглавием «Лубочный театр».

При всем желании автора стихи эти не были в свое время напечатаны, но Грибоедов распространил их сам во множестве списков. Возбужденные задором всей этой полемики Грибоедов и Катенин написали совместно комедию «Студент», в которой полемика перешла уже на чисто принципиальную почву. Пьеса эта, в лице студента Беневольского, личности крайне комической, осмеивает сентиментализм, который господствовал в то время среди молодежи под влиянием повестей Карамзина и стихотворений Жуковского. Беневольский, самой своей фамилией напоминающий Загоскина, подписывавшегося в «Северном наблюдателе» псевдонимом Ювенал Беневольский, разражается тирадами, почти целиком взятыми из Карамзина, Жуковского и Батюшкова. Комедия эта вследствие прозрачных намеков на личности не могла явиться ни в печати, ни на сцене. Но нет сомнения, что в рукописи она была предъявлена врагам, против которых предназначалась, то есть членам «Арзамаса», и понятно, что обстоятельство это еще более отдалило Грибоедова от Пушкина и его друзей.

Но не следует думать, чтобы Грибоедов, примкнув к ложноклассическому лагерю, был с головы до ног ложноклассиком и питал к романтизму слепую и ожесточенную ненависть. Он принадлежал к тем гениальным умам, которые идут своей самостоятельной дорогой и бывают чужды каких бы то ни было односторонних увлечений, существующих в их время. Относясь критически ко всем учениям и лагерям, они из каждого заимствуют только то, что находят в данном учении наиболее рационального и живого, но этот выбор делает их не эклектиками, а скорее синтетиками. Так, несмотря на то, что Грибоедову претила в романтиках «Арзамаса» их приторная сентиментальность, он и к своим партизанам [2]– ложноклассикам – относился столь же полемически, и Р. Зотов, конечно, имел основание в своих театральных воспоминаниях заметить, что «Катенин был всегда противником в спорах Грибоедова, который держался романтизма, а Катенин был страстный фанатик французского классицизма».

Итак, тот же Грибоедов, который разыгрывал роль классика в глазах членов «Арзамаса», напротив, казался романтиком своим друзьям-классикам. Но романтизм Грибоедова имел совершенно особенный характер. Это был отнюдь не тот заимствованный из Германии и Англии романтизм, которым пробавлялись наши молодые романтики и который благодаря этой своей подражательности стоял в логическом противоречии с сущностью романтического движения в Европе, так как во всех европейских литературах романтизм представлял собою не какое-либо новое заимствование, а, напротив, возвращение к народной самобытности. Грибоедов так именно и понимал романтизм в его философской сущности.

Этим своим пониманием романтизма как стремления к народной самобытности он был обязан, конечно, особенному кружку людей, задававшихся уже в то время мыслями о несовершенствах общественной жизни и о необходимости серьезных преобразований. Желая заплатить дань всем веяниям своего времени, Грибоедов не мог ограничиться одними чисто литературными интересами, и в 1816 году имя его значится в списке масонской ложи «Des amis réunis» рядом с именами Чаадаева, Норова, Пестеля. В то же время сблизился он с Александром Одоевским, который, охраняя его от всяких уклонений в сторону, заменял ему Бегичева в качестве укротителя его страстных порывов.

Вот под влиянием этих-то людей он и проникся романтизмом народной самобытности, романтизмом, проявившимся в виде страсти к изучению отечественной истории, народной поэзии и русской старины и оппозиции против слепой подражательности западноевропейским образцам, в какой коснело наше общество со времен Петра. В известном монологе Чацкого на балу у Фамусова это настроение Грибоедова рельефно выражается в страстном желании: