В. Огарков - Алексей Кольцов. Его жизнь и литературная деятельность

Рассказы о грубой среде, окружавшей поэта, об отчужденности от не понимавшего его общества совершенно неприменимы к молодости Кольцова. Он бывал у Кашкина и в разных других кружках, бывал часто у сестры своей, Башкирцевой, где собиралось порою разнообразное общество, наконец, постоянно встречался с Серебрянским и его товарищами-семинаристами.

Остановимся же еще раз на этой поре молодости поэта, прежде чем перейти к дальнейшему изложению… Нам потому не хочется оставлять ее, что образ Кольцова в это время представляется наиболее симпатичным: жизнь еще не изломала молодого прасола, его сердце было открыто для лучших чувств – дружбы и любви, он не был еще тем «кремнем», каким все его знали впоследствии. Силы Кольцова кипели ключом, и благодаря этой его жизнерадостности были незаметны в нем зародыши тех привычек, привитых строем окружающей жизни и полученных по наследству, которые впоследствии кажутся такими несимпатичными… Каждый человек в сущности представляет смешение хороших и дурных качеств. Но нам, конечно, больше свойственно представлять замечательных людей во всем блеске и красоте их нравственных добродетелей: мы часто забываем при этом, что человек не сваливается к нам прямо с неба существом ангельски совершенным, а являет собою продукт часто очень печальных условий жизни, способных только извратить и испортить вконец его счастливые дарования…

И в Кольцове впоследствии это смешение хороших качеств с худыми представляется очень сильно выраженным. Горячий друг и поклонник Белинского, питавшего самые возвышенные идеалы, он погружается в самую грязную прозу жизни… Воспевая крестьянина, сочувствуя его горю и радостям, поэтизируя его труд, Кольцов впоследствии оказывается не совсем справедливым по отношению к этому же крестьянину в тяжебных делах, обделывая их при помощи титулованных благоприятелей в свою пользу… Печальная и известная история противоречий души человеческой, способной порою на возвышенные подвиги, но иногда надолго и с относительным спокойствием погружающейся в «тину нечистую мелких помыслов, мелких страстей»!

Итак, мы видим Кольцова в описываемое время уже в известной степени подготовленным к общественному служению пером. Он уже испытал чары и грусть любви, он беззаветно отдавался дружбе, постоянно соприкасался с живой, неподкрашенной народной жизнью и, наконец, с уверенностью чувствовал в себе присутствие поэтических сил. В душе его давно уже звучали прекрасные народные мотивы, слышанные в раздольной степи, и ждали художественной переработки. И постоянная работа Кольцова над собою, чтение книг и неудержимое стремление писать стихи, служившее как бы залогом того, что сфера поэзии– его стихия, – не прошли даром для русской литературы.

Мы уже видели, что Кольцов усердно занимался писанием стихов: в 1826—27 годах он пишет их десятками и несет на суд то к Серебрянскому, то к Кашкину. В одном из стихотворных посланий к последнему поэт сообщает, что постоянно «питает дух изящностью», намекая на чтение и писание стихов. В этом азарте к стихотворной работе Кольцова поддерживало как содействие упомянутых лиц, так и общие тенденции кружков, где господствовало увлечение стихами. Нам, конечно, может казаться смешным это вымучивание из себя рифм, которому предавались многие представители воронежского общества, это взаимное соревнование стихотворцев. Но мы не должны отрываться от исторических условий, в которых развивалось провинциальное общество того времени. Слишком еще не подготовленное для плодотворной научной работы и лишенное возможности практически действовать в области общественных вопросов, это общество, рвавшееся из душной действительности, находило отвлечение от «грязи жизни» в светлой области поэзии, красоты которой были доступны и для людей неученых и простых. Здесь воспитывалось более симпатичное отношение к женщине, воспевались благородные поступки и восхвалялся героизм. Занятия стихами все-таки поддерживали в грубоватом, обреченном судьбою на заботы о хлебе насущном и прозябание провинциальном обществе интерес к области умственных вопросов. И такая школа развития у юных, только что выступающих на путь образования обществ являлась обыкновенно предшественницей других, более разнообразных умственных интересов.

И для Кольцова эта сфера поэзии могла играть такую же роль. Несомненно, что окружающая обстановка и в это «жизнерадостное» для него время давала порою знать себя своими тяжелыми сторонами. Вот в такие-то часы «святая святых» – поэзия – посылала поэту-прасолу забвение от тягот жизни и освещала своим волшебным светом житейские дебри.

Местная известность у Кольцова уже была, но ему еще не хватало того, к чему так жадно стремятся юные, сомневающиеся в своих силах писатели и что составляет венец их желаний: появления стихов в печати. Очень понятно также, что Кольцов давно желал познакомиться с «настоящими» литераторами, произведения которых уже печатались.

Около 1830 года через Кашкина поэт познакомился с заехавшим в Воронеж одним из таких литераторов, Сухачевым, печатавшим кое-где свои стихи. Прасол вручил ему несколько стихотворений, из которых одно было напечатано в сборнике Сухачева («Листки из записной книжки») без подписи Кольцова: это была первая опубликованная пьеса поэта-прасола (1830 год).

Но около того же времени Кольцов познакомился с человеком совсем иного калибра. Это знакомство имело громадное влияние на всю его последующую жизнь и литературную известность и ввело скромного воронежского прасола в круг людей, при имени которых благоговейно сжимается сердце у всякого образованного русского. Это был Николай Владимирович Станкевич.

Чем-то радужным и светлым веет от воспоминаний об этом человеке знавших его людей. Это была одна из тех замечательных личностей, которые не всегда известны обществу, но благоговейные и таинственные слухи о которых переходят из поколения в поколение, окружая память их почти легендарным поклонением. Станкевич сам, как известно, почти ничего не писал, но это, однако, не мешает нам ценить его заслуги на поле русской литературы: его благородные мысли и симпатичные стремления из тесного кружка друзей и поклонников перешли на страницы русских книг и волновали сердца как современников, так и последующих поколений. Роль таких вдохновителей целого кружка талантов – того незаметного центра, от которого по всем радиусам расходятся лучи знания и мысли, – часто остается в тени, но в данном случае на долю Станкевича выпала достойная его оценка: благодарная память людей окружила светлым ореолом его образ… увы, и судьба Станкевича, как и судьбы многих других лиц, подтвердила давно уже замеченное в русской жизни печальное явление, о котором мы говорили выше, – истинно талантливые и хорошие русские люди умирают рано, не успевая развернуть всех своих сил. Известно, что и Станкевич умер молодым человеком (1840 год), раньше Кольцова, между тем как Руничи, Гречи, Магницкие и Булгарины жили сравнительно долго.