Н. Холодковский - Гёте. Его жизнь и литературная деятельность

В течение первого года своей веймарской жизни (1775—1776) Гёте написал сравнительно немного, что объясняется множеством празднеств и поездок, в которых он должен был принимать участие, и вообще тратою времени на ориентировку в новых обстоятельствах. К этому периоду относятся, например, прелестная «Ночная песнь странника», в которой поэт выражает свое утомление житейской суетой и призывает в свое сердце тихий мир, стихотворение «Плавание» – поэтический ответ на сетования друзей, боявшихся, что гений его потеряет свой истинный путь, и ряд стихотворений, обращенных к госпоже фон Штейн. Из больших произведений он только задумал в этом году «Ифигению».

В 1777 году мы застаем Гёте уже настолько отрешившимся от шумного «гениальничанья» и ушедшим в самого себя, что веймарские друзья – исключая герцога – даже негодуют на поэта за его чрезвычайную сдержанность и недоумевают, отчего в нем произошла такая перемена. Так, Виланд горько жаловался в письме к Мерку на Гёте и Гердера, который в конце 1776 года, по настояниям Гёте, был призван в Веймар и занял место генерал-суперинтенданта (высшего духовного лица в стране). «Кажется, как будто гений совершенно покинул Гёте, – писал Виланд. – Его сила воображения угасла; вместо живительного тепла, которое исходило от него, он окружен теперь холодом политики». Великие произведения, полные фантазии, ума и чувства, созданные нашим поэтом в течение его веймарской жизни, свидетельствуют, однако, что его сила воображения не ослабела и что холод, которым он обдавал окружающих, был только средством сохранить независимость и досуг, столь необходимые для художественного творчества.

Гёте весь погрузился в кипучую, неустанную деятельность. То он объезжает с герцогом страну, стараясь выяснить нужды населения и поднять те или другие отрасли промышленности, то сидит упорно в своем загородном домике и учится рисованию под руководством придворного живописца Крауса, то устраивает спектакли и пишет пьесы для веймарского театра, то предпринимает или продолжает обширные поэтические и беллетристические труды, каковы «Ифигения», «Эгмонт», «Вильгельм Мейстер». В июне 1777 года его глубоко поразила печальная весть о смерти сестры Корнелии. В сентябре приехал Мерк, который застал Гёте и герцога в Эйзенахе. Мерк вынес очень хорошее впечатление о герцоге и его отношениях с Гёте. «Лучше всего здесь герцог, – писал он, – о котором ослы распустили молву как о слабом человеке, между тем как он обладает железным характером. Из любви к нему я сделал бы то же самое, что делает для него Гёте». В ноябре и декабре Гёте совершил, инкогнито и совершенно один, поездку в горы Гарца, отчасти для того чтобы ближе ознакомиться с горным делом и возобновить горные работы в Ильменау, отчасти же чтобы на некоторое время освежить себя полным уединением. Поэтическим плодом этой поездки была прелестная ода «Зимняя поездка на Гарц».

В том же духе шла жизнь Гёте и в следующем году, который ознаменовался только одним более или менее выдающимся событием – поездкой с герцогом через Лейпциг в Берлин и Потсдам – резиденцию Фридриха Великого. Поэту не понравился Берлин, а еще менее люди, окружавшие Фридриха. «В Пруссии, – пишет он Мерку, – я не проронил ни одного слова, которое не могло бы быть напечатано, за что меня и расславили гордецом и т. п… В Берлине мы пробыли несколько дней, и я смотрел на все с любопытством, как ребенок смотрит в ящик с редкостями… Видел я близко и старого Фрица, любовался его золотом, серебром, мрамором, обезьянами, попугаями и слышал, как рассуждали о великом человеке его собственные бездельники».

В 1779 году Гёте был занят государственными делами еще более, чем в предыдущие годы, так как на него возложили председательство в двух комиссиях: военной и путей сообщения, – «два новых отвратительных обстоятельства», как выражался он в минуты раздражения. Поэт вполне добросовестно относился к новым своим обязанностям: участвовал во всех заседаниях комиссий, ездил ревизовать дороги, следил за производством рекрутского набора. Сознание добросовестного исполнения трудной и неприятной работы доставляло ему чувство полного удовлетворения: он считал свои свободные часы как бы заслуженной наградой за труд и с удвоенной энергией отдавался в эти часы своему настоящему призванию. Результатом таких отрадных досугов была первая (прозаическая) обработка «Ифигении в Тавриде», оконченная в конце марта, а в апреле поставленная на сцене вновь устроенного театра, причем Гёте играл Ореста, принц Константин – Пилада, Ифигению – Корона Шретер и Тоаса – Кнебель. Пьеса имела большой успех, в особенности хорош был сам Гёте в исполняемой им роли. «Я никогда не забуду, – пишет Гуфеланд, присутствовавший на этом спектакле, – того впечатления, которое производил Гете в роли Ореста. Казалось, что я вижу перед собою Аполлона. Нигде еще не было такого соединения физической и духовной красоты, как в лице Гёте».

Осенью наш поэт предпринял вместе с герцогом путешествие в Швейцарию, инкогнито и не уведомив двор о своем отъезде, к немалому удивлению и досаде придворного общества. Инкогнито, впрочем, разоблачилось уже в Касселе, где наши путешественники познакомились со знаменитым мореплавателем Форстером. Из Касселя они поехали во Франкфурт, где прогостили несколько дней в доме родителей Гёте, к великой радости матери поэта, в то время как старик отец отнесся к этому почетному посещению довольно равнодушно. Продолжая путешествие, Гёте в Шпейере покинул герцога на некоторое время и поехал один в Зезенгейм, чтобы еще раз повидать Фридерику и «воскресить пред собою часть своей жизни». Приехав вечером 25 сентября в памятную его сердцу деревушку, он нашел всю семью пастора в сборе. Добрые люди были от души рады неожиданному посещению того, кто оставил им по себе столько воспоминаний – и светлых, и печальных. Ни от Фридерики, ни от родных ее Гёте не услышал ни одного намека на огорчение, которое он им причинил: все обращались с ним просто и приветливо, как с обыкновенным старым знакомым. Поэт уехал от них примиренный и успокоенный. На следующий день он возвратился к герцогу и около полудня прибыл в Страсбург, где побывал в семействе Тюркгейм и видел свою бывшую возлюбленную Лили, которая была уже более года замужем. Здесь его также приняли очень дружелюбно; он остался у Тюркгеймов обедать, затем провел у них вечер и в ясную лунную ночь уехал к герцогу. От привязанностей к Фридерике и к Лили теперь оставалось в душе его лишь светлое, спокойное воспоминание. «Образы моих далеких друзей и судьба их, – писал он г-же фон Штейн, – восстают в душе моей, подобно картине страны, на которую смотришь с высокой горы или с высоты птичьего полета». Проезжая далее через Эммединген, Гёте посетил могилу своей нежно любимой сестры. Затем путешествие продолжалось через Фрейбург, Базель, Берн в разные живописные местности Швейцарии (водопад Штауббах, Юра, долина Шамуни, Фирвальдштедтерское озеро), а оттуда в Цюрих к Лафатеру, с которым Гёте очень хотел повидаться, несмотря на усилившееся с течением времени различие в их философских и религиозных воззрениях. Благодаря сдержанности обоих друзей свидание прошло благополучно, без резких споров. Посетив Боденское озеро и Рейнский водопад, путешественники отправились в Штутгарт, где их радушно принял герцог Карл Виртембергский. Гёте и герцог Веймарский приглашены были, между прочим, на торжественный акт в Военной академии, где они присутствовали при раздаче наград студентам, в числе которых находился и Шиллер, тогда еще неизвестный юноша, в будущем соперник и лучший друг нашего поэта. Посетив затем владетельных особ в Карлсруэ, Дармштадте и Гамбурге, путешественники 13 января 1780 года вернулись в Веймар.