Анна Цомакион - Сервантес. Его жизнь и литературная деятельность

Роман этот не лишен достоинств; он дает верную картину духа и нравов рыцарских времен, и наряду с самыми дикими фантазиями в нем встречаются места, полные естественности, красоты и нежности. Вслед за этим романом, самым популярным из всех, явилась целая туча ему подобных.

Романы настолько пришлись по вкусу испанцам, что вытеснили у них остальные роды литературы. Оригинальные испанские романы насчитывались десятками; кроме того, было много переводов и переделок с французского. Появились также и религиозные романы. Это случилось по инициативе церкви, видевшей широкое распространение этой формы литературных произведений и желавшей воспользоваться им для своих целей.

Весьма распространенные уже в XV, рыцарские романы чрезвычайно размножились в XVI и усердно читались даже в XVII веке, так что их влияние на испанский народный характер до появления в 1605 году первой части «Дон Кихота» продолжалось уже в течение двух столетий. Эта неслыханная популярность рыцарских романов в Испании объясняется, как сказано выше, отчасти тем, что еще до появления первых из них Испания была привилегированной страной рыцарства. Странствующие рыцари, столь беспощадно осмеянные Сервантесом в его романе, действительно существовали в Испании. Вот почему воспроизведение их в рыцарских романах встречалось с восторгом. Мало того, нелепости, рассказываемые в рыцарских романах, так мало превосходили то, что совершалось на самом деле, что им верили как действительным фактам. Сам Карл V зачитывался рыцарскими романами, а сын его Филипп II, будучи инфантом, постоянно являлся в придворных процессиях в костюме странствующего рыцаря и, как рассказывают, вступая в брак с Марией Тюдор, дал обещание в случае появления короля Артура беспрекословно уступить ему английский престол.

Такое увлечение романами стало наконец возбуждать тревогу в более рассудительных людях, и многие из выдающихся писателей XVI века заговорили о несчастных его последствиях.

Вера многих в нелепости, рассказываемые в рыцарских романах, прекрасно характеризуется анекдотом из «Arte de Galanteria», написанной до 1632 года: «Один рыцарь, вернувшись домой с охоты, услышал вопли жены, дочерей и их служанок. Удивленный и опечаленный, он спросил их, не умер ли кто из детей или родственников? „Нет“, – отвечали они рыдая. „Так отчего же вы так плачете?“ – снова спросил он, еще более удивленный. „Ах, – отвечали они, – Амадис умер“. До этих пор они дочитали».

Наконец эти книги были сочтены столь вредными, что в 1553 году запретили их печатание и продажу в американских колониях, а в 1555 году кортесы добивались того же запрещения относительно самой Испании.

Стоя в одном ряду с передовыми умами своего времени, Сервантес задался целью единственно силою своей сатиры уничтожить зло, с которым тщетно боролась сила правительственной власти. Удалось ли Сервантесу достигнуть поставленной цели? Вот что говорит об этом историк испанской литературы Тикнор:

«Всего более достойно удивления, что цель Сервантеса увенчалась таким успехом, в котором невозможно сомневаться. После появления „Дон Кихота“ в 1605 году не было написано ни одной рыцарской книги; с того же времени перестали перепечатываться, за одним или двумя неважными исключениями, даже те книги, которые уже пользовались величайшею популярностью, так что с тех пор и до нашего времени они постоянно исчезали и составляют теперь величайшую библиографическую редкость. Здесь мы имеем единственный в своем роде пример силы гениального ума, который одним хорошо рассчитанным ударом уничтожает цветущую и популярную область литературы великой и гордой нации».

План, принятый Сервантесом, настолько же прост, насколько оригинален. Он рисует всего три фигуры: странствующего рыцаря, его даму сердца и оруженосца. В небольшом местечке Ламанча жил некогда вместе со своей племянницей небогатый идальго по имени Кихана. По обыкновению людей своего класса, Кихана считал не соответствующим своему достоинству идальго заняться каким бы то ни было полезным делом. На этом основании он употреблял 365 дней в году исключительно на чтение рыцарских романов. В конце концов это чтение так воспалило мозг бедного идальго, так болезненно настроило его фантазию, что ему приходит в голову сумасбродная мысль как для собственного блага, так и для блага и славы своей родины сделаться странствующим рыцарем и, «рыская по свету на коне, с оружием в руках, ища приключений, карая зло, восстановляя правду, защищая гонимых и сирых, пускаясь, наконец, в самые ужасные приключения, покрыть себя неувядаемой славой». Из забытого пыльного угла своего дома он вытаскивает прадедовское оружие, наставляет картоном старый шлем, от которого оставался один шишак, приводит в порядок сбрую своего еле живого верхового коня, которому после долгих размышлений дает имя Росинант, и, преобразившись таким образом в странствующего рыцаря, называет себя Дон Кихотом Ламанчским или Рыцарем Печального Образа. Совершенно снарядившись, Кихана, или Дон Кихот, приглашает к себе в оруженосцы мирного и простодушного поселянина соседней деревушки по имени Санчо Панса, которого соблазняет следовать за собой обещанием за его будущие услуги подарить ему в полное владение целый остров. Точно так же, как и рыцарь, оруженосец его представляет тип, взятый из средневековой литературы. Это простолюдин или земледелец, заимствованный автором из старинных народных романсов. Но «рыцарь не влюбленный – незаконный сын рыцарства, дерево без листьев и плодов, тело без души». Дон Кихот выбирает предметом своих воздыханий первую пришедшую ему на ум даму, простую, грубую и, кстати сказать, безобразную крестьянскую девушку Альдонсо Лоренсо, которую называет «несравненной Дульсинеей Тобосской», так точно, как себя называет Дон Кихотом Ламанчским. Он никогда не видел этой soi-disant [6]Дульсинеи Тобосской, но в последнем он и не нуждается: то, чего не видит его телесное око, дорисовывает око мысленное. Его пылкое воображение рисует ему его даму сердца несравненной красавицей: «Она олицетворяет собою все, чем фантазия поэтов наделяет их героинь. Волосы ее – это нити золота, брови подобны радугам, чело – Елисейским полям; ее розовые щеки, коралловые губы, солнцу подобные глаза, жемчужные зубы, алебастровая шея, беломраморная грудь и прочее в этом роде ставят ее вне всяких сравнений».

Полные радужных надежд, заранее предвкушая один – всемирную славу, другой – привольное житье на доходном острове, отправляются в путь длинный, тощий, сухой, как тростник, рыцарь верхом на столь же тощем Росинанте и его кругленький, большеголовый, бородатый оруженосец на своем выхоленном и откормленном любимце-осле, – две фигуры, точно вынырнувшие, как говорит Шаль, из глубины Средних веков. Представляя комичный контраст по своему наружному виду, рыцарь и оруженосец настолько же диаметрально противоположны и по нравственному складу. Между тем как Дон Кихот соединяет в себе все типичные черты странствующего рыцарства, как положительные, так и отрицательные, – это странное сплетение чувства чести, рыцарской верности, готовности стать на защиту страждущих и угнетенных с непомерным тщеславием и сумасбродным стремлением к небывалым подвигам, цель которых приобрести славу и заставить возможно больше говорить о себе, – Санчо Панса олицетворяет собою наивную непосредственность некультурного человека, руководящегося в своих действиях громадным запасом старинных пословиц и поговорок, преподносящих ему в готовом виде всю житейскую мудрость, – человека, живущего в полной гармонии с действительностью и теми незамысловатыми интересами, которые определяет ему его узенький кругозор, и почти не знающего других побуждений, кроме чисто шкурных. В то время как орлиный взор Дон Кихота постоянно витает в облаках, – большая, тяжелая голова Санчо Пансы по большей части опущена к земле, зорко высматривая, нельзя ли чем-нибудь поживиться.