Михаил Энгельгардт - Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

К сожалению, результаты его собственных тридцатилетних наблюдений никогда не были сведены в одно целое: «гражданин Самсон», палач революции, помешал ему исполнить эту работу.

Всецело поглощенный занятиями, он вел в это время замкнутую, отшельническую жизнь, избегая знакомых и общества под предлогом болезни. Однако усиленные занятия и в самом деле расстроили его здоровье, так что одно время он в течение нескольких месяцев питался исключительно молоком.

«Ваше здоровье, любезный математик, – писал ему по поводу этого один из друзей (1763 г.), – как у всех ученых, дух которых сильнее тела. Умерьте ваши занятия и поверьте, что лишний год жизни на земле стоит больше ста лет в памяти людей».

Но эти благоразумные увещания не могли на него подействовать. Неугомонная, лихорадочная жажда знаний уже сама по себе служила достаточным стимулом для занятий; к ней присоединялось и честолюбие. Жить в памяти людей не казалось ему такой нестоящей вещью, как его благоразумному приятелю. Гений его искал только подходящее поприще, чтобы проявить свою силу.

В тогдашней науке готовились великие преобразования, факты накоплялись и умножались с каждым днем, тогда как законы, объяснения, теории еще предстояло создать. К ней и обратился Лавуазье впоследствии, – пока же пробовал силы в различных отраслях знания и техники.

Первые работы Лавуазье были сделаны под влиянием его учителя и друга Гэтара. Последний занимался сначала ботаникой и за свои труды в этой области получил звание академика; потом перешел к геологии и минералогии. Кроме ученых трудов, он славился невозможным характером. «Немного найдется людей, которые имели столько ссор», – говорит его биограф Кондорсе; он был до крайности резок, вспыльчив, груб, бесцеремонен и сварлив, не выносил противоречий, не стеснялся в выражениях и манерах. Воспитанный в коллегии иезуитов, он остался ярым поклонником и защитником этого ордена, который в то время был, к общему удовольствию, изгнан из Франции; понятно, что разговоры об этом событии давали обильную пищу для вспышек Гэтара. Эти недостатки характера не мешали ему быть безукоризненно честным и справедливым человеком; интриги его возмущали, а так как никакое человеческое учреждение – даже Парижская академия – без интриг не обходится, то источник ссор и грызни не иссякал для него… Как бы то ни было, Лавуазье всегда оставался с ним в наилучших отношениях. Задумав составить минералогическую карту Франции, Гэтар предпринял ряд экскурсий; Лавуазье был его сотрудником в течение трех лет (1763—1766) и сопровождал его в поездках или экскурсировал один. Так, в 1763 году он изъездил некоторые провинции, изучая, главным образом, гипсовые ломки, но не упуская из вида и другие отрасли науки и промышленности.

Плодом этой экскурсии явилась его первая работа – «Исследование различных родов гипса». Особенного значения она не имеет и как все подобные «пробы пера» может интересовать нас лишь постольку, поскольку в ней проявились характерные черты будущего ученого. В этом отношении можно указать на его осторожность и недоверие к гипотезам. «Я мог бы позволить себе несколько догадок, – замечает он в одном месте, – но считаю это неуместным в химическом мемуаре, где каждый шаг вперед должен основываться на опыте».

В следующем году академия предложила премию за «лучший способ освещения улиц большого города». Лавуазье принялся за работу, убедившись, что глаза его недостаточно впечатлительны к различным оттенкам света, он велел обить свою комнату черной материей и заперся в ней на шесть недель, в темноте. Этот факт достаточно характеризует его энергию. С такой настойчивостью и человек средних способностей мог бы уйти далеко; чего же можно было ожидать от Лавуазье. Результатом его исследований явился обширный мемуар, представленный им академии. Премии, однако, он не получил: она была выдана другим соискателям, отнесшимся к вопросу с более практической точки зрения; ему же, исследовавшему предмет с научной, теоретической стороны, была присуждена золотая медаль (1766 г.), а работа напечатана в мемуарах академии.

В 1766 году умерла г-жа Пунктис. Отец Лавуазье, желая упростить формальности наследства, решил объявить сына совершеннолетним, что и было исполнено (по закону совершеннолетие достигалось только в 25 лет).

Покончив с работой на премию, Лавуазье продолжал экскурсии с Гэтаром. В 1767 году они предприняли довольно продолжительную поездку в Вогезы для исследования тамошних рудных богатств. Отец и тетка относились к этой поездке не без боязни, точно дело шло о путешествии на северный полюс или в сердце Африки. Им мерещились всевозможные страхи, реальные и фиктивные: разбойники, звери, опасности в рудниках, и прочее, и прочее. Письма их переполнены беспокойством и опасениями.

«Я начинаю терять Вас из вида, – пишет m-lle Пунктис, – и очень беспокоюсь. Я боюсь вредных последствий жары, которая все усиливается, боюсь оружия, которое Вы захватили с собой, хотя оно и может быть Вам полезно против зверей и разбойников, боюсь рудников. Заклинаю Вас нашей нежной дружбой, будьте еще осторожнее, чем Вы мне обещали: только это может несколько успокоить меня». Затем, переходя от церемонного тона к родственному, она продолжает: «Мы боимся, что ты не получаешь всех писем, которые мы тебе посылаем, и твой отец намерен – если ты найдешь это приличным – адресовывать письма „г-ну Лавуазье, посланному короля в Вогезах“, чтобы на них обращали больше внимания. Надеемся получить сегодня о тебе известие; пиши почаще, иначе мы не в состоянии будем выносить твоего отсутствия. Мы ждем почтальона, как Мессию. Ты помнишь наши условия; этого нам достаточно; но не забывай о них, иначе наше положение будет невыносимо; это наша единственная поддержка… Будь здоров, дитя мое, будь благоразумен, вспомни обо мне и береги себя…»

Лавуазье оставил журнал этой поездки, который дает нам понятие о его неугомонной любознательности и разнообразии интересов.

«Каждое утро перед отъездом между пятью и шестью часами он записывает показания барометра и термометра; эти наблюдения повторяются несколько раз в день и в последний раз производятся на ночлеге. По дороге он замечает все: характер почвы, рельеф местности, растительность. Часто неровный почерк показывает, что он делал заметки, не слезая с лошади. Он посещает рудники, мануфактуры: здесь – стальную фабрику, там – заведение для беления полотна; если нельзя побывать самому в той или другой местности, расспрашивает сведущих людей, в особенности рудокопов и каменщиков, узнает от них, есть ли где поблизости известняк, песчаник, гипс. Приехав в какой-нибудь город, осматривает коллекции любителей, составляя наскоро инвентарь. В каждой местности определяет температуру и плотность вод… Вечером пополняет журнал, пишет письма и записывает расходы» (Grimaux, 19).