Михаил Филиппов - Готфрид Лейбниц. Его жизнь, общественная, научная и философская деятельность

«Почему, – спрашивает Лейбниц, – девица Ассебург видит постоянно Христа? Очевидно, потому, что она воспитана в духе протестантизма, не признающего святых. Постоянные мысли о Боге доставили ей особую „благодать“. Почему не назвать ее видения „благодатью“?» Под «благодатью, – говорит Лейбниц, – я вовсе не подразумеваю чудо или вообще что-либо сверхъестественное, но называю так блаженное состояние, доставленное теми сладостными религиозными чувствами, которые испытывает эта девица, когда ей кажется, что она видит Христа. Боюсь только, что она начнет слишком применять свои видения ко всяким мелочным случаям: это ей самой причинит беду».

Лейбниц всегда отличал искренний экстаз и мистический восторг от шарлатанства. Так, он жестоко осмеял «Гороскоп иезуитов», сочиненный аббатом Kappe, который по Апокалипсису вывел, что иезуиты погибнут непременно между 1695 и 1713 годами.

Письмо Лейбница привело ганноверскую герцогиню в восхищение. «Оно доставило мне торжество! – пишет она Лейбницу. – В вашем письме столько здравых мыслей, такая свобода от всяких предрассудков!» Поощренный этим ответом, Лейбниц написал второе письмо, имея на этот раз в виду многих немецких коронованных особ, приехавших на воды. Кроме хилиастов, в то время подвергались гонениям еще так называемые пиетисты.

«Ах, бедные люди, – писал Лейбниц. – Они скоро провалятся в бездну, в ад! Это мне не нравится! Я не люблю трагических картин и желаю, чтобы всем было хорошо. Я не желаю также преследования „хилиастов“. Пока эти люди не нарушают общественного покоя, их не надо трогать: ожидать терпеливо пришествия Христа – право, в этом нет вины».

«Самое лучшее, – писал Лейбниц, – оставить этих добрых людей в покое. История доказывает, что секты обыкновенно возникают вследствие чрезмерного преследования единичных людей, имеющих особое мнение. Под предлогом предупреждения ереси способствуют ее возникновению. Чаще всего такие вещи сами собою исчезают, теряя прелесть новизны. Но когда поднимают слишком много шума, стараясь подавить их, то действуют подобно тому, кто вздумал бы потушить огонь при помощи мехов. Господа богословы очень часто испытывают опасение, что вдруг окажется недостаток в еретиках. Поэтому они делают все что могут, чтобы отыскать их и даже обессмертить, дают им партийные клички, такие, например, как „хилиасты“, „янсенисты“, „квиетисты“, „пиетисты“, и т. п. Иному даже приносит особую честь быть ересиархом, даже не подозревая об этом. Такой случай произошел с богословом покойным Пайоном, которого его противники превратили в пайониста!» [3].

Герцогиня послала это письмо Лейбница своей дочери, курфюрстине Бранденбургской. Еще раньше София Шарлотта стала интересоваться каждым письмом, каждым философским трактатом своего бывшего учителя. Между нею и Лейбницем началась деятельная переписка. И он, и его ученица одинаково относились и к нетерпимости, и к вошедшему в то время в моду ханжеству, прикрывавшему заимствованную из Франции распущенность нравов. В 1692 году Лейбниц пишет Софии Шарлотте:

«Теперь всюду ханжество, и французский двор, источник мод, дает хороший пример. Все стали писать набожно, даже сатирик Буало… Все это было бы хорошо, если бы внутреннее соответствовало внешнему… Истинное благочестие чаще можно встретить у людей, которые действуют лишь как честные люди, чем у этих гасконцев набожности, неистовствующих по поводу всякой глупости».

Дальнейшая часть письма любопытна как выражение личного отношения Лейбница к Софии Шарлотте.

«Я полагаю, – пишет он, – что истинную добродетель легче найти у молодой принцессы, окруженной приманками света, чем у суровой отшельницы Антуанетты Бургиньон, которая пишет книги о добродетели, никогда не имев случая применить ее на деле. Легко изобразить из себя недоступную (prude), когда достигнешь известного возраста. Девяносто лет – отличное средство против мирских искушений. Молю Бога сохранить жизнь Вашего Высочества до возраста, когда люди по природе становятся святыми, но пока желаю Вам разделять радости великого монарха».

До 1697 года бранденбургский курфюрст всецело подчинялся влиянию своего министра Данкельмана, который тщательно устранил Софию Шарлотту от всякого влияния на дела. Она всецело посвятила себя делу воспитания своего сына, которого нежно любила, и увлекалась музыкой. Лейбниц мало знал о внутренней жизни молодой женщины и был чрезвычайно приятно удивлен, когда узнал, что она живо интересуется не только религиозными и политическими вопросами, но и труднейшими философскими и научными исследованиями.

По смерти отца Софии Шарлотты положение Лейбница в Ганновере значительно ухудшилось. Преемник Эрнста Августа не умел ценить философа и относился к нему как к обыкновенному придворному чиновнику и официальному историографу брауншвейгского дома. Он надоедал Лейбницу, торопя его с окончанием труда, который должен был прославить его династию. Лейбниц стал с тех пор стремиться в Берлин. Различные соображения побуждали его к этому. Со смертью Эрнста Августа отношения между Ганновером и Бранденбургом стали улучшаться. В Ганновере влияла на дела герцогиня София, в Берлине все более приобретала влияние ее дочь, София Шарлотта. Последней удалось, наконец, восторжествовать над интересами временщика Данкельмана: всесильный министр пал, и с тех пор политика Бранденбурга по отношению к Ганноверу приняла мирный характер. Лейбниц увидел в этом первый шаг к осуществлению своих новых объединительных планов. Стараясь воспользоваться удобным моментом, он написал герцогине Софии и в то же время ее дочери, предлагая себя в качестве посредника между обоими государствами. Лейбниц просил Софию устроить его тайную миссию в Берлин, куда он должен был, по его плану, постоянно приезжать будто бы с научными целями, в качестве библиотекаря, заведовавшего книгохранилищами Ганновера и Вольфенбюттеля. По обыкновению, у Лейбница при этом появились сотни планов. Главным из них был давно задуманный им проект основания немецкой академии наук. Потерпев неудачу в Вене, он теперь желал основать академию в Берлине. Лейбницу сообщили, что София Шарлотта в беседе с придворным проповедником Яблонским выразила свою радость по поводу процветания Академии художеств и в то же время сказала, что желала бы устроить в Берлине, по примеру Парижа, астрономическую обсерваторию. Лейбниц тотчас написал своей бывшей ученице восторженное письмо. «Науку я ставлю выше всего в мире, – пишет он, – но для плодотворной научной деятельности необходима правильная организация. В связи с обсерваторией необходимо поэтому основать академию наук».