Елизавета Литвинова - Василий Струве. Его жизнь и научная деятельность

Многие студенты Дерптского университета принимали участие в работах по измерению дуги меридиана, получая таким образом возможность практически познакомиться с высшей геодезией. И Струве, очевидно, с большим удовольствием говорил об этих успехах своих учеников, придавая важное значение делу преподавания.

Вся деятельность Струве в Дерпте ограничивалась научными занятиями и преподаванием; никакая административная власть не привлекала его к себе; он никогда не занимал должности ректора или декана. В то же время это был живой и общительный человек по самой своей природе. Несмотря на свою исключительную преданность науке, он знал жизнь и умел входить во все подробности житейских нужд своих многочисленных учеников. Его суждения о людях отличались меткостью, а советы – практичностью; он всегда умел подыскать человеку подходящую ему работу, поставить его на надлежащее место. К концу его деятельности в Дерпте он был окружен тесной толпой верных и знающих помощников. Струве всегда находился в самых лучших отношениях со своим начальством, был доброжелателен и справедлив к равным себе по положению; люди же от него зависящие, подчиненные больше всех знали ему цену: для них он был истинным отцом родным; такая память о Струве сохранилась в семействах многих ремесленников, например столяров, которым приходилось работать на обсерваторию. Он был взыскателен и горячего нрава: малейшая неаккуратность, неточность в исполнении работы или каких-нибудь обязанностей выводили его из себя. Он часто распекал людей ветреных, необстоятельных, но всегда выручал их как мог из беды.

Струве считал Дерпт своим родным городом; он провел в нем 31 год. В своем описании Пулковской обсерватории он говорит:

“Итак, мне пришлось расстаться с Дерптом. Кто же осудит меня за то, что я выскажу здесь во всеуслышание те чувства, которые охватили меня при этом расставании: я испытывал глубокое огорчение, оставляя это милое убежище, товарищей и преданных друзей; к этому чувству примешивалась искренняя благодарность за все, что послало мне Провидение во время моего пребывания в Дерпте. Дерптский университет принял меня еще юношей в число своих учеников; он дал мне не только средство приобрести знания, но также открыл мне возможность предаться изучению астрономии. В 1813 году он удостоил меня звания профессора и в продолжение двадцати шести лет постоянно содействовал моим планам, хотя и всегда служившим к славе науки и чести университета, но иногда слишком смелым. Труды мои, совершенные в Дерпте, – мне приятно так думать, – обратили внимание Петербургской Академии наук на то, что в области наблюдательной астрономии в России должна наступить новая эра. Кто бы мог угадать раньше, что Дерптская обсерватория сделается родоначальницей Пулковской? Итак, да будет мне позволено выразить Дерптскому университету от имени науки и своего лица чувства благодарности и признательности, наполняющие мое сердце, выразить словами, которые, надеюсь, отзовутся в тысячах благодарных сердец: floreas, crescas, alma mater!” [2]

Дерптская обсерватория со всеми принадлежащими ей службами и жилыми помещениями обнесена довольно высокой каменной стеной; это придает ей характер мирной обители. В углу довольно обширного двора помещается белокаменный одноэтажный домик с полинявшей зеленой крышей; теперь он, очевидно, принадлежит к службам, а когда-то в нем “жил умом и душой” директор обсерватории В. Струве. Ненасытные желания, широкие, смелые планы Струве относились только к любимой науке; в домашней жизни он, как видно, довольствовался очень немногим и не любил “шириться” ни в переносном, ни в буквальном смысле этого слова. Домик его состоял из нескольких простых небольших комнат. Заботясь о процветании обсерватории, он не пользовался своей славой и успехами для улучшения своего материального положения, но, разумеется, оно само собой должно было несколько улучшиться: он получал и чины, продвигаясь и в этом отношении быстрее своих коллег, что неизбежно должно было возбуждать в них некоторую зависть. Несмотря на это, между ними и Струве поддерживались мирные, добрые отношения.

Помещение у Струве в Дерпте было таким тесным, что одна дама, осматривая его в то время, когда Струве был уже в Пулкове, отказалась верить, что В. Струве жил в нем с восемью детьми и четырьмя племянниками!

Следя за непрерывной научной деятельностью Струве, можно подумать, что имеешь дело с человеком, исключительно преданным науке и совершенно отрешившимся от личной жизни. В действительности же это было не так. К нашему удивлению, мы узнаём, что Струве женился двадцати двух лет (в 1815 году) на Эмилии Валь, принадлежавшей к уважаемому всеми купеческому семейству в Альтоне; с нею он прожил как нельзя более счастливо девятнадцать лет. Такое семейное счастье в Германии, да еще в прежнее время, не было редким явлением, особенно в жизни ученого. Большинство ученых немцев живет и умирает, не зная никаких страданий, сопряженных с любовью. Им как-то не приходит в голову засматриваться на тех женщин, которые по своему высокому положению или каким-нибудь другим причинам не могут стать их женами. Немцы всегда предпочитают жениться на девушках своего круга, известных не только им самим, но и их родителям. Так поступил и Струве, не обратив внимания на дерптских девиц и избрав себе подругу жизни в Альтоне. Вероятно, ему недолго пришлось ухаживать и добиваться взаимности: он был красив, статен, здоров, и его избранница, разумеется, с радостью пошла за него замуж. Такая вполне благополучная любовь не отнимает сил, не отвлекает в сторону. Единственное горе таких влюбленных бывает, когда они не могут жениться вследствие недостатка средств; но и тогда обрученные вооружаются терпением, которым так богато одарены немцы. Он стремится вдвое энергичнее приобрести необходимые средства, а она быстрее прежнего вяжет крючком свои кружева. Но Струве был избавлен и от этого, а потому мог жениться так рано.

Семейная жизнь не оказала никакого заметного влияния на его научную деятельность; разумеется, у него прибавилось радостей в жизни и в то же время увеличились заботы, но он с детства привык к последним, и работать с полным напряжением сил было его потребностью. Как ни молод был Струве, но он уже как нельзя более понимал жизнь; к тому же он относился к жене своей так же, как его отец к его матери… Детей у него было много, как говорят, мал мала меньше; но они ему так же не мешали работать, как и их мать. Это были серьезные, так сказать, степенные дети и притом вполне здоровые; все они прекрасно знали, когда надо быть тихими и когда можно порезвиться и поиграть. Единственным семейным горем Струве была потеря членов его семьи: два старшие сына его умерли в Дерпте в отроческом возрасте, а в 1834 году, в январе, скончалась его жена. Эта смерть была для него настоящим ударом; убитый горем, стоял он у гроба верной спутницы своей жизни, окруженный маленькими детьми, так нуждавшимися в попечении матери. В семье профессора, преданного науке, все домашние заботы обыкновенно лежат на жене, которая также решает свою мудреную задачу: всегда сводить концы с концами своего подчас более чем скромного бюджета. Со смертью жены на Струве обрушились все житейские тяготы, от которых его так заботливо охраняла любящая подруга, и необходимость жениться вторично понял он прежде, чем успели хоть как-то сгладиться следы первого жгучего горя. Неутомимый ученый по собственному опыту знал, какую важность имеет правильное первоначальное воспитание детей, которыми ему самому некогда было заниматься…