Альберт Вандаль - От Тильзита до Эрфурта

Hетерпение и мучительные тревоги Александра. – Несмотря на хлопоты Коленкура Россия не решается начать борьбу со Швецией. – Приводимые ею предлоги отсрочки. – О каких делах велись переговоры на балу. – Праздник Водосвятия. – Смотр войск; Александр обещает употребить их против Швеции. – Новая отсрочка. – Протесты посланника; какое средство было принято для выхода из создавшегося положения. – Барон Штединг. – Старания успокоить тревоги Швеции. – Внезапное вторжение русских в Финляндию. – Александр все настойчивее требует уступок на Востоке. – Подарки от Наполеона. – Александр надеется получить провинции, а получает только роскошное оружие и севрский фарфор. – Показное уведомление и затаенное разочарование. – Невозможность сговориться относительно Силезии. – Опасность для союза усиливается. – Прибытие письма от 2 февраля. – Нежданное эффектное событие. – Восхищение Александра. – Лица проясняются. – Размышления царя и министра снова вызывают их недоверие. – Желание Александра добиться формального отречения от Силезии и гарантии против расширения герцогства Варшавского. – Искусный оборот речи. – Александр предлагает сделать Константинополь вольным городом. – Совещания Коленкура с Румянцевым по поводу раздела: необычный характер этих переговоров. – Распределение городов, провинций и королевств. – Первый спор по поводу Константинополя и Дарданелл. – Румянцев осторожно и издалека подходит к вопросу: бой начинается. – Коленкур допускает возможность уступки Константинополя, отступает к Дарданеллам и сосредоточивает свое сопротивление. – Он передает на суд государя требования министра. – Разговор Александра меняет свой характер; какие причины и чьи советы заставляют его требовать Константинополя и проливов; он крайне упорно стоит на этом требовании. – Долгие часы обсуждений с Румянцевым. – Дарданеллы постоянно остаются предметом спора. – Кошачий язык. – Два министра в одном лице. – Чтобы получить спорную позицию, Россия предоставляет нам Египет и порты в Малой Азии, предлагает нам военную дорогу через проливы, отдает свой флот в наше распоряжение. – Средство примирения, придуманное Коленкуром: у Франции и России, у каждой в отдельности, будут свои Дарданеллы. – Отказ Румянцева. – Последний разговор с Александром. – Нота Румянцева и оговорки к ней Коленкура. – Франко-русский Восток. – Доля Австрии. – Александр ставит условием свидания предварительное соглашение относительно основ раздела. – Его два письма к Наполеону. – Отправка подарков. – Сибирский мрамор в Трианонском дворце. – Сообщения Коленкура о настроении в Петербурге. – Раздел мира.

Русский император с возрастающей тревогой ждал ответа на свои требования, переданные через Савари и позднее через Коленкура. В течение первых недель 1808 г. задача нашего посланника сделалась особенно затруднительной. В силу своих прежних инструкций он должен был просить у России новых обязательств и не давать ей ни одной из просимых ею выгод; должен был советовать ей вести активную, политику на севере, иметь терпение на юге, не позволяя ей действовать против Турции, торопить ее с принятием решительных мер против Швеции.

Оставаясь глухим к увещаниям, нечувствительным к угрозам, шведский король решительно отказался присоединиться к двум союзным империям и закрыть для Англии свои гавани. Верность к прошлому и ненависть к революционному императору сделались у этого монарха с рыцарской душой и неуравновешенным умом пунктом помешательства. Он хотел держаться независимо среди поверженной Европы и думал, что, уступая требованиям Франции или ее союзников, он поступит противно законам чести. Как только вполне выяснились его намерения, Коленкур настойчиво стал просить царя прибегнуть к обещанным мерам воздействия и напасть на Швецию. Александр не отказывался. К концу 1807 г. корпуса, назначенные для вторжения в Финляндию, окончательно сгруппировались и расположились вокруг Петербурга. В то время, когда армия была уже в полном составе и ждала только приказания выступить в поход, в правящих сферах стало заметно некоторое колебание. Последние приготовления шли вяло и часто прерывались. Нельзя было объяснить эти проволочки только медлительностью, присущей русской администрации, и Коленкур вполне справедливо приписывал их и другим причинам.

До сих пор разрыв с Великобританией существовал только на словах. Александр объявил войну нашим врагам, но в действительности не вел ее. Вторгнуться в пределы Швеции, союзницы и друга британского кабинета, значило перейти от угроз к делу и закрыть себе всякое отступление. Не будучи вполне уверен в нас, Александр колебался рискнуть на такой решительный шаг. Вместе с тем он боялся торопиться с занятием Финляндии, дабы Наполеон не указал ему на это завоевание, как на равнозначное завоевание турецких провинций, не отнес его тотчас же на актив России и не уменьшил бы соответственно ее долю на Дунае и Черном море. [344]

Итак, Россия не торопилась действовать. Граф Румянцев, которому поручено было не поддаваться нашим настояниям, с неистощимой плодовитостью изобретал предлоги к отсрочке. Сегодня движению войск мешала оттепель; завтра – недостаток съестных припасов; на третий день генерал-аншеф Буксгевден упал с лошади, что уложило его в постель; затем приближалось Крещение. В этот день происходило освещение воды, и религиозная церемония по традиции сопровождалась большим смотром. Чтобы зрелище вышло более блестящим, надлежало, чтобы в нем приняли участие войска экспедиционного корпуса; следовательно, нужно было удержать их в Петербурге до этого торжественного дня. Единственным средством посланника против такой тактики было обращаться непосредственно к царю, который любил обсуждать дела более широко, и, действительно, редко бывало, чтобы разговор с ним не приводил к сокращению отсрочек, требуемых его министром. [345]

К счастью, у нашего посла не было недостатка в случаях беседовать с государем. Не считая того, что Александр чаще обыкновенного приглашал его в свой интимный кружок, они почти каждый вечер встречались в свете. Зима подходила к концу; Петербург все более оживлялся; официальные и частные балы следовали без перерыва. Император бывал всюду, оставался до утра, и, отдаваясь развлечениям света с увлечением, свойственным его возрасту, отрывался от них только для того, чтобы побеседовать с посланником Франции. Тогда он подходил к Коленкуру, дружески начинал с ним беседу и увлекался долгими разговорами. Присутствующие, привлеченные любопытством, образовывали на почтительном расстоянии круг зрителей. Самым внимательным из них был шведский посланник, престарелый и умный барон Штединг, который видел, как на его глазах, но без его участия обсуждалась судьба его страны. Он старался, хотя бы по жестам и выражению лиц обоих собеседников, понять скрытое значение их слов. Он видел, как посланник о чем-то настойчиво просит, как сначала император сопротивляется, потом уступает, и по глубине поклонов, с которыми принимались последние слова императора, он догадывался, что враг Швеции получил новые обещания и что опасность приближалась. [346]