Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

– “Выбор принцессы второстепенной державы, – говорится в записке в заключение этих злобных соображений – был бы во многих отношениях гораздо удобнее, чем этот выбор”. Но, говорит он далее, Франция для своего обожаемого монарха хочет большего. Она ревниво относится к его чести и славе, в чем бы они ни выражались, и именно это-то чувство заставляет ее желать австрийского брака. Здесь, при обсуждении мотивов, которыми обусловливается таковое желание благомыслящей части общества, автор впадает в патетический тон. “Ее положение внучатной племянницы последней французской королевы – говорит он об эрцгерцогине – может иметь известное значение. Во Франции немало людей, которые в человеческих делах видят только исполнение предначертаний Провидения. Согласно такому способу смотреть на вещи, появление австрийской принцессы на троне, на котором так печально кончила ее тетка, явилось бы в их глазах одной из тех наград, которые небо готовит, когда ему угодно сменить гнев на милость.

В заключение, изложив политические причины, которые говорят в пользу Австрии, автор пользуется своим долгим пребыванием в Вене, чтобы дать некоторые точные сведения о самой эрцгерцогине, может быть, первые, которые дошли до императора. Не давая портрета, который слишком бы ей польстил, он настаивает на одном пункте, который должен был понравиться Наполеону, а именно, что молодая принцесса – при крепком от природы здоровье, можно сказать, приятной внешности и среднем уме, мало развитом по причине “незаконченного образования – способна воспринять те качества, которые надлежит в ней выработать, и под разумным руководством способна усвоить надлежащий тон.

“Будут ли, – говорит он, – личные качества принцессы Луизы таковы, чтобы остановить на себе выбор Его Величества? Вот единственный пункт, который поистине имеет важное значение. Восемь месяцев тому назад, эрцгерцогиня была очень худощава и немного выше среднего женского роста. Но ведь и последняя французская королева выросла очень поздно и чрезвычайно пополнела после своего замужества. Принцесса обладает великолепнейшим цветом лица, свойственным немкам. Лицо овальное, черты его правильны; волосы средние между светло-каштановыми и белокурыми, глаза голубые и очень красивые, а еще лучше взгляд; на белом лице выступает яркий румянец, но иногда делается пятнами. Этот же недостаток был и у французской королевы в дни ее молодости. Плечи у нее высокие, что, можно думать, указывает на сильное сложение; походка очень хорошая; в ней более благородства, нежели изящества, одевается без вкуса. О ее уме никогда ничего не говорилось, ни худого, ни хорошего; известно только, что ее образование, в которое слишком много вмешивалась ее мать, дурно велось… Таким образом, без ошибки, можно предполагать, что принцесса далеко не то, чем она может сделаться. Одно из ее преимуществ то, что она из семьи, где плодовитость почти не подлежит сомнению. Ее часто сравнивали с нынешней австрийской императрицей, но, что касается красоты, она нравилась больше”. [338]

Записка Пелленка и еще другая записка, написанная по тому же поводу, нашлись в бумагах государственной канцелярии, куда стекались все бумаги, направляемые к императору, а также исходящие от него самого. Адресованная, вероятно, герцогу Бассано, который заведовал этим родом службы, она не могла миновать Его Величества. Наполеон не смотрел неодобрительно на такие почтительно даваемые советы; напротив, он позволял писать, исходя из тех же соображений, по которым позволял говорить и в совете, и с удовольствием видел, что в умах идет движение, которому он в некотором роде дал толчок. Однако, для него недостаточно было знать мнение только высших классов. Ему хотелось знать, продолжается ли дурное настроение и предубеждение против Австрии в среде менее высокой, но не менее достойной внимания. Он хочет принять в соображение материальные интересы страны, т. е. знать, что думают об этом финансовый мир, биржа, представители промышленности и крупного купечества. Ввиду этого он поручает министру финансов осторожно произвести надлежащее расследование. [339]Лично он ставит этот вопрос в первую очередь во всех разговорах. В декабре, для решения в пользу России, он не советовался ни с кем; теперь он расспрашивает своих приближенных, беседует с чиновниками, с которыми работает; заставляет тех и других высказывать мнения, часто благоприятные Австрии, но при этом тщательно заботится, чтобы не выдать себя преждевременным словом, чтобы оставлять под вопросом будущее, которое при существующих условиях остается пока неизвестным. Он сохраняет положение, какое принял на совете, – положение верховного судьи, неограниченного господина своих решений, но судьи, который хочет поставить решение только после того, как будут собраны все данные, которые могут осветить и дать твердую основу его приговору. В действительности же он ничего не обсуждает, а только выжидает. Устремив взоры на Север, он все еще ждет, чтобы новое послание Коленкура подтвердило или опровергло его подозрения; чтобы Россия яснее показала свою игру и высказалась определеннее.

5 февраля в пять часов вечера, в здание министерства иностранных дел вошел курьер герцога Виченцы. Подобно своему предшественнику, он привез две шифрованные депеши. Они были отмечены 15 и 21 января. К депешам была приложена записка. Взглянув на нее, Шампаньи тотчас же понял, что в Петербурге ничего не было кончено. Посланник в замаскированных выражениях извинялся, что не мог еще исполнить желания своего правительства, и давал понять, что его терпение подвергается весьма продолжительному испытанию. Министр счел своей обязанностью немедленно сообщить императору свои выводы. Обещая, что через несколько часов депеши будут дешифрованы, он послал ему приложенную Коленкуром записку. “Из нее Ваше Величество увидит, – прибавлял Шампаньи в нескольких препроводительных строках, – что этот курьер не привез еще желаемых вами определенных сведений”. [340]Затем министр провел ночь за дешифровкой двух депеш и действительно прочел в них, что переговоры с императрицей-матерью тянулись безрезультатно. Донесение посланника о ходе переговоров было только передачей со слов Александра. [341]

Сын и мать видались каждый день. Их разговоры, или, вернее, совещания, тянулись часа по три. При частых свиданиях с Коленкуром император Александр давал ему понять, что ничего не скрывает от него. Из Твери пришел ответ: он был благоприятен. Несмотря на это, императрица-мать была в крайнем затруднении и никак не могла решиться. Ее возражения не останавливались на каком-нибудь определенном пункте; они росли до бесконечности и всякий день являлись новые, то серьезные, к которым нельзя было отнестись без внимания, то странные и нелепые.