Павел Зябкин - Повесть о трех пастухах

— Чех, в рот возьмешь — спросил появившийся откуда-то другой солдат постарше.

Выражение его лица не предвещало пленнику ничего хорошего, может быть это был один из тех кто крутил его ночью на «тапике». Понимая, что если он скажет сейчас что- либо, что не понравится солдату, то муки могут начаться сию же секунду. Ночь убедила его в том, что права поговорка о том, что "и быка в банку загоняют". Ваха уже не верил ни в какие сказки о стойкости и выдержке. Боль, одна только боль и ничего больше. Ты готов на все, на все унижения, только бы боль не повторилась. Спасение от боли ты готов купить любой ценой. Ценой позора, предательства, да какой угодно. Боль заставила забыть Ваху, что он был достаточно «крутым» в Москве, что он джигит из гордого и славного рода Алиевых. Поэтому он тихим и жалобным голосом кротко ответил:

— Да, брат, возьму. — Слезы от такого самоунижения сами потекли из глаз и проложили две дорожки на грязных небритых щеках.

— А в жопу дашь? — не унимался солдат.

— Да, и в жопу дам, — также покорно ответил чеченец.

Часовой и второй солдат зашлись хохотом.

— Ладно чех, хер с тобой жри, — с этими словами часовой ссыпал в подставленные Вахой ладони содержимое котелка.

Это была застывшая пшенная каша. Но и она сейчас показалась пленнику такой желанной, когда ее запах защекотал ноздри. Он стал грязными, перепачканными кровью и калом руками, засовывать ее в рот.

— Чех, на кури, — с этими словами часовой кинул в яму окурок сигареты «Прима», который пленник тут же подхватил и глубоко затянулся.

Подняв глаза и увидев, что часовой продолжает стоять рядом Ваха с искренней благодарностью и теплотой в голосе произнес:

— Спасибо брат, я тебя никогда не забуду. — По его грязному лицу текли слезы. Всхлипнув еще раз он уткнулся головой в колени и замер, приняв наименее болезненную позу.

Часового покормившего Ваху звали Андрей Свечкин. Это был молодой, только недавно со «срочки» контрактник из Москвы. Он второй месяц служил в зенитной батарее. Соседство с разведчиками, а особенно эта дикая яма вместе с баней его совсем не радовало. Услышав ночные крики Вахи о том, что он из Москвы Андрей почему-то проникся к тому сочувствием, как к земляку. Андрей вообще не хотел никого убивать и никому причинять зла. Цель его поездки была одна заработать побольше денег на наркотики, к которым он пристрастился на «гражданке». Судьба пока миловала его от крутых переделок и он надеялся, что так будет и дальше. Он был водителем зенитной установки и эта должность его вполне устраивала. Про себя Андрей решил, что будет подкармливать Ваху по мере возможности. После еды всегда оставалось много каши, ее выбрасывали. Вот ей-то он и будет кормить «земляка». О Саиде и Шамиле он вообще не задумывался. Так им и надо. Андрей почему-то был уверен в невиновности Вахи.

Тем временем на совещании в штабе в числе остальных вопросов решалась и судьба пленных. О том что их надо «кончать» как-то не обсуждалось. Само собой ясно. Привези их сейчас в Ханкалу, тут же и попадут под амнистию и снова будут ставить мины и фугасы на дорогах. Полковник Мунин был стреляный воробей и знал еще по первой войне, что от этого народа хорошего не жди. Одни бандиты. Сами же себя называют волками и герб такой же. Вот как с волками с ними и надо поступать, то есть отстреливать. Как вот своих людей уберечь, это да, это проблема, а об этой мрази думать. Единственно может придержать их, да еще допросить. Ведь все то они наверняка не сказали, что ни будь да утаили. И ваххабит этот московский вообще темная лошадка. Нет, однозначно с пленными чехами надо еще работать и работать. Так и порешили. "Прокрутить еще на "тапике"." — такое распоряжение отдал командир вернувшемуся из Черноречья начальнику разведки майору Быкову. Ну как крутить Быкова учить не надо было, он здесь с самого начала войны, еще Грозный брал. Чехи знали его и боялись. Сам Быков хорошо знал и любил свою работу.

Вернувшись с совещания Быков приказал своим подчиненным разведчикам привести в баню ваххабита. Ваху, к которому только начал приходить спасительный сон вновь вытащили из ямы. Голый и грязный, широко раздвинув ноги из за боли в анусе, стоял он на полу перед начальником разведки. Быков сидя на ящике пристально смотрел на пленника. Лицо его при этом ничего не выражало. Это молчание и пристальный взгляд производили на Ваху гнетущее впечатление. Его стала бить нервная дрожь, во рту, где уже сутки не было и маковой росинки появилась сухость, не переварившаяся каша забурчала в желудке и пленник выпустил газы сам того не заметив. Солдаты, которые привели Ваху заржали, Быков поморщив нос тихим и спокойным голосом спросил:

— Чего обосрался. Рассказывай кто ты и откуда, зачем ставил фугас, кто командир, где банда?

Подумав, что этот офицер, судя по его манерам не зверь, Ваха предпринял еще одну попытку выпутаться из положения, которое воистину стало безвыходным. Он с надеждой утопающего поймавшего соломку стал сыпать словами:

— Я Ваха Алиев, живу в Москве, бизнес у меня там. Отца хоронить приехал. С братьями ехал, вот ваши и взяли. Не ставил я фугас, не боевик я! — с отчаянием в голосе окончил речь Ваха.

— Хорошо Ваха, — все так же тихо проговорил Быков. — А в Москве ты чем занимался, дома взрывал?

— Нэ взрывал я дома, ресторан там у меня! — в отчаянии прокричал пленник.

— Нет Ваха, ты темнишь, придется с тобой еще поработать — и с этими словами Быков кивнув разведчикам вышел.

Ваху снова подвесили на цепь и снова в который раз "крутили на тапике". Он уже не знал что говорить и что делать. Он рад бы рассказать все что угодно, но он действительно ничего не знал о банде, куда входили его братья. Он только отчаянно кричал и извивался на цепи.

Майор Быков тем временем обдумывал, какую еще информацию можно вытянуть из чехов, особенно из этого вот "Московского ваххабита". Завтра в полк должны были приехать журналисты с ОРТ, неплохо бы было показать им взятых в плен чеченских боевиков. Хотя нет, в том виде в каком находились братья Алиевы лучше не показывать, но доложить о них журналистам надо бы. Тут Быкова осенило. В роте материального обеспечения он видел контрактника явно нерусской внешности: смуглого, крюконосово. Словно в насмешку, этот солдат украшал своим присутствием въезд в полк, где часто стоял в наряде на шлагбауме. Тут же Быков связался с командиром роты материального обеспечения и минут через десять нерусский солдат был у него в палатке.

Вид прибывшего превзошел все ожидания. Он еще и плохо говорил по-русски, со страшным акцентом, к тому же был не брит, что усиливало его сходство с чеченом. Быков разъяснил солдату, что завтра перед журналистами он разыграет роль пленного чечена. Что и как говорить начальник разведки несколько раз прорепетировал с Абдувасидом, так звали завтрашнего «пленного». Он подобрал для него соответствующую одежду: грязные джинсы, рваные кеды, старую истрепанную куртку-ветровку, завершала наряд широкая черная повязка на глазах. Все остались довольны маскарадом. Дав артисту пачку сигарет и предупредив о том, чтобы тот не брился Быков отпустил его в роту.