Лев Троцкий - Сталин. Том II

Конструкция подлога отличалась чрезвычайной грубостью, расчетом на непосредственный эффект и не выдержала сколько-нибудь внимательного прикосновения фактов.

Сталин не умен в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта (хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души) развиты в нем чудовищно. Чтобы создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое, знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах. Нужно было желание играть на них, настойчивость, неутомимость желания, продиктованная сильной волей и неудержимым, непреодолимым честолюбием. Нужна была полная свобода от принципов и нужно было отсутствие исторического воображения. Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории.

Именно эти стороны характера – при определенных исторических условиях – обеспечили Сталину его нынешнее положение. При исключительном, поистине дьявольском честолюбии и столь же исключительной воле он отличался общей посредственностью умственных качеств. Из этого основного противоречия – флегматичности натуры – выросла осторожность, вкрадчивость, хитрость, получившие в свою очередь с верх естественное развитие. Мы имеем здесь ту сверхкомпенсацию, которая нередко в биологическом мире заполняет органическую слабость. Отсюда же из этого противоречия, которое через всю его жизнь проходило взялась и зависть – внутренняя не заживающая рана – и ее молочная сестра – мстительность.

Осетины известны своей мстительностью. У них сохранялись еще, по крайней мере, в годы юности Сталина, обычаи кровавой мести из рода в род. Сталин перенес этот обычай в сферы высокой политики. Говорят, у хеврусов существовал такой обычай кровавой мести. Если хеврусы хотели кому-либо мстить, они бросали на могилу родственников своих врагов дохлую кошку. Сталин, когда пришел к власти, все свои обиды, огорчения, ненависти и привязанности перенес с маленького масштаба провинции на грандиозные масштабы страны. Он ничего не забыл. Его память есть прежде всего злопамятство. Он создал свой пятилетний и даже десятилетний план мести (процессы).

Его отношение к людям было неизменно окрашено недоброжелательством и завистью. Он уже с этого времени стал отмечать тех, которые намеренно или по невниманию наступали ему на ноги. Его честолюбие переплеталось с мстительностью. Уже в духовной семинарии, он в борьбе с монахами, в борьбе с соперниками среди воспитанников научился подмечать слабые стороны людей, чтобы бить противника в слабые места. В среде южан-кавказцев, быстро воспламеняющихся, но и быстро остывающих, восприимчивых, нередко мягких и сентиментальных, он научился сознавать свои преимущества – осторожность, хитрость и холодную выдержку.

Мстительность есть наряду с честолюбием величайшая пружина действий Сталина. Даже в заключении советско-германского пакта, в условиях, как он был подготовлен, видно желание отомстить. Союз с Гитлером давал Сталину удовлетворение того чувства, которое господствует у него над всеми другими: чувства мести. Вести переговоры с наци во время присутствия в Москве дружественных военных миссий Франции и Англии, обмануть Лондон и Париж, возвестить неожиданно пакт с Гитлером – во всем этом ясно видно желание унизить правительство Англии, отомстить Англии за те унижения, которым оно подвергло Кремль в период, когда Чемберлен развивал свой неудачный роман с Гитлером.

Даже тот факт, что советские войска вошли 20 сентября 1939 года в Лемберг (Львов), вошел, несомненно, в сознание Сталина вместе с той неудачей, которую Сталин потерпел 19 лет тому назад.

Честолюбие Сталина ожесточилось после ряда неудач и долгого ожидания. Он открыто ставит свою кандидатуру на первое место в партии и государстве с 1929 г., когда он читает впервые на Четырнадцатом съезде политический доклад. Ему 47 лет. На съезде во время доклада он имеет вид экзаменующегося новичка. Он делает грубые ошибки, о которых шушукаются в кулуарах. Но аппарат уже безраздельно в его руках. Он диктатор. Страна этого не знает. Аппарату поручается сообщить ей об этом.

Поразительное дело. К моему секретариату Сталин относился почти с ужасом и с невыразимой ненавистью. Ему казалось, что если я пишу, полемизирую, возражаю, то благодаря содействию преданного секретариата, что если у меня отнять этот маленький аппарат, то я окажусь за границей совершенно бессилен. Всех моих секретарей постигла трагическая судьба. Глазмана довели уже в 1924 г. до самоубийства. Инженер Бутов в 1928 г. ответил голодовкой в тюрьме на требование дать против меня какие-либо показания. Он голодал 60 дней и умер. Сермукс и Познанский оставались во время моей высылки за границу в ссылке, затем попали в одну из суровых тюрем и с того времени исчезли из оборота.

Честолюбие Сталина приняло некультурные, азиатские формы, помноженные на европейскую технику. Ему нужно, чтоб печать каждый день отпечатывала его портреты, говорила о нем, печатала его имя жирным шрифтом, причем даже чиновники телеграфа знают, что нельзя принимать на имя Сталина телеграмм, в которых он не называется отцом народов или великим и гениальным учителем. Роман, опера, кинематограф, скульптура, сельскохозяйственная выставка – все это должно вращаться вокруг Сталина, как вокруг оси. Литература и искусство сталинской эпохи войдут навсегда в историю как образцы непревзойденного византизма.

Великие люди всегда больше того, что они совершили. О Сталине этого ни в коем случае нельзя сказать. Если его оторвать от его дела, то от него не останется ничего. Нужно было, чтоб тот или иной вопрос затронул лично его; тогда он способен был сделать все заключения, тогда у него появлялась изощренная проницательность и своего рода смелость мысли. Там же, где речь шла о больших исторических задачах, отражавших движение классов, он оставался удивительно нечуток, безразличен, брал формулы крайне абстрактно (эмпирики склонны к такому абстрактному подходу).

Память – зеркало интеллигента и даже характера в целом. Хорошей и плохой памяти нет. Есть память хорошая в одном отношении, плохая – в другом. Она отражает духовный интерес, общее направление способностей, умственный склад. Память имеет волевой характер. Память Сталина эмпирична. Он очень плохо передает содержание идей, логических систем, теоретических дискуссий. Но он запоминает все, что выгодно или невыгодно для него. Его память есть прежде всего злопамятство.

Правда, Пестковский пишет еще и о терпимости Сталина: