Николай Шапкин - Они воевали в разведке

Утром 14 октября форсированным маршем по мосту прошла наша пехота, затем артиллеристы, резервы.

Майор с особым волнением ждал танки. И вот он услышал нарастающий гул моторов. К реке подходили прославленные Т-34, орудия которых были направлены в сторону врага.

Перед мостом танк, шедший впереди, остановился. Из машины вылез полковник — командир танковой части. Гринев доложил о состоянии переправы.

— Выдержит? — спросил полковник.

— Выдержит! — уверенно ответил Гринев.

— Спасибо, саперы! — поблагодарил полковник. Он не знал, что переправу готовили разведчики.

— Держать расстояние между машинами. Идти на малой скорости. Вперед! — приказал он по рации танковой колонне.

Вновь загудели моторы. Красный флажок указывал переднему танку направление. С шумом и лязганьем Т-34 понеслись по дороге на Печенгу, последнему оборонительному рубежу немцев на территории Советского Заполярья. Мост прогибался, скрипел, но держал грозные машины. Танки шли, и казалось, им не будет конца. Наконец прошел последний. Майор Гринев вытер вспотевший от волнения лоб, затем сказал разведчикам:

— Надо догонять своих!

После освобождения Печенги наши части одним ударом овладели и Киркенесом, небольшим норвежским городком.

Начальник разведки 45-й дивизии майор Гринев получил от командира новый приказ: срочно отыскать убежища и места для укрытия войск на случай бомбежки или артобстрела.

— И еще: при отступлении немцев часть норвежских патриотов и наших пленных сумели бежать и прячутся где-то в горах, недалеко от города, — сказал комдив Панин. — Разыщите и помогите им. Будьте осторожны: скрытые убежища могут быть заминированы.

Гринев взял двух разведчиков и пошел в город. По дороге, разглядывая дымящиеся развалины, он вспомнил, что на северной окраине Киркенеса видел серые бараки какого-то лагеря. «Надо идти туда, — подумал он. — Там наверняка знают все окрестные горы и долины». И разведчики направились к лагерю. Встретили их радостно. Оказывается, здесь были русские. Лагерь гудел. Ворота его были взломаны, во многих местах прорваны проволочные заграждения, меж бараков дымились костры. Но люди почему-то не покидали его. Видимо, ждали решения военного начальства.

Майор с разведчиками подошел к группе женщин, о чем-то страстно спорящих у снесенных ворот, приветливо им улыбнулся, поздоровался, поздравил с освобождением.

— Кто из вас хорошо знает город?

Женщины переглянулись. Помолчали. Потом самая высокая и худая из них ответила:

— Нас, взрослых, в город не пускали, сидели за проволокой, а вот Таня и Оля часто покидали лагерь. Фашисты к ним относились снисходительно.

Майор, улыбаясь, сказал:

— А ну, где они? Пусть подойдут.

Кто-то из женщин побежал к баракам и вскоре к Гриневу подошли две девочки лет пятнадцати. Они были изнурены и, может быть, выглядели старше своих лет. Бледные, в оборванных фуфайках, с синими кругами под глазами, с забранными под серые косынки волосами.

— Вы хорошо знаете город?

— Да, знаем! — подтвердили девочки.

— Тогда пойдемте с нами, показывайте.

Девочки, шлепая большими деревянными башмаками, пошли за разведчиками.

Гринев поинтересовался, как же немцы разрешили выходить из лагеря.

— Мы упрашивали охранников, говорили, что есть хотим. Некоторые пропускали, но осматривали фуфайки и даже башмаки. Проверяли, не несем ли мы письма или записки. В городе нас выручали норвежцы. Они давали вареную или вяленую рыбу, иногда кусок хлеба.

— А вы что же, говорите по-норвежски?

— Знаем кое-что…

— А кто вас учил?

— Сами научились. Есть захочешь, всему научишься.

Помолчав, майор снова спросил:

— Вы знаете бомбоубежища и подвалы в городеи окрестностях?

— Да. Можем показать. Знаем еще норвежский бункер, он даже немцам не был известен.

Начальник разведки удивленно посмотрел на них и решительно заявил:

— Ведите нас сразу к тому бункеру.

Девочки пошли быстрее. Разведчики тоже прибавили шагу. Кончилась черта города, начались скалы. Прошли еле заметной горной тропой еще с километр, и Гринев заметил глубокую расщелину.

— Вон там норвежский бункер! — показали девочки.

Майор опытным глазом разведчика отметил, что подход к бункеру тщательно замаскирован. Он приказал девочкам идти поодаль, сам с бойцами пошел вперед, тщательно глядя под ноги — он боялся мин.

Массивная дверь, обитая толстым железом, была закрашена под цвет камня. Гринев постучал в нее. За дверью послышалось какое-то движение. Затем стихло. Тогда к двери подошла Таня.

— Свои, откройте! — по-норвежски крикнула она.

За дверью стали шептаться.

— Да свои же, свои! — вновь повторила Таня. Дверь скрипнула, из бункера ударил спертый воздух.

В глубине пещеры мерцал тусклый свет. Перед дверью сидело несколько норвежцев с повязками Красного Креста на рукавах. Одни пытались улыбаться, другие обитатели этого странного жилища боязливо поглядывали на нежданных гостей.

Таня и Оля сообщили им, что привели русских, среди которых офицер, при этом они указали на Гринева. Чтобы окончательно успокоить норвежцев, Таня сказала, что немцев в городе больше нет. Город освобожден. Теперь можно выходить на свободу.

О том, что именно сказала девочка, Гринев понял по лицам людей. Норвежцы вмиг обступили советских разведчиков, оживленно заговорили, хотя бойцы и не могли их понять. Одна из женщин достала из-под соломенного матраца «кольт» и протянула его Гриневу. Майор взял пистолет.

— По домам, граждане! — сказал Гринев и показал рукой на город. — По домам идите!

Таня перевела. Обитатели бункера еще радостней закивали головами и один за другим стали выбираться из своего убежища.

Распростившись в норвежцами, разведчики пошли за девочками на поиск других убежищ.

Через несколько часов у майора Гринева была готова схема расположения укрытий. Вечером он доложил комдиву Панину, что приказ выполнен.

Это была последняя разведка майора Гринева на Карельском фронте. Зато предстояли еще жестокие бои на территории Польши, Германии…

В самом начале войны семья Кузьминых вынуждена была покинуть родную деревню Коккосалма и эвакуироваться в поселок Кодино Онежского района Архангельской области. Трудно было матери воспитывать четырех сыновей. Работала не покладая рук, отдавая все детям. Сама сильно болела, и вся надежда была теперь на старшего сына Федю.

В апреле 1944 года Федю и его братьев постигло большое горе — мать умерла, они остались сиротами. Феде тогда шел пятнадцатый год. Голодно было, поэтому ничего не оставалось Феде, как отдать своих маленьких братьев в детский дом. Его и самого хотели взять туда, но, устроив братьев, он сбежал. Сколько страданий перенес Федор — вспоминать страшно! Но он не переставал думать о своей деревне, где родился, дружил с ребятами, ходил по грибы и ягоды, не раз поднимал из-за кустов краснобровых тетеревов, серых куропаток. Не мог Федя Кузьмин забыть родной край! И решил он однажды вернуться в свою деревню, хотя знал, что там немцы. Но знал он, что недалеко от нее и фронт. Написал письмо братишкам, чтобы не волновались, собрал свои нехитрые пожитки — и на железнодорожную станцию. Выбрав подходящий момент, нырнул в вагон и забрался на третью полку, затаился. Перед станцией Малошуйка военный патруль проверял пропуска у пассажиров. Обнаружили Федора, сняли с поезда и доставили к коменданту станции.