Евгений Лукин - Технический ВТУЗ

Вот он вам и стиль.

Литературная игра, где участники пишут по очереди экспромтом короткие главки общей повести, стара как мир. Студентами мы её усовершенствовали, введя рискованное условие: каждый соавтор должен быть ещё и персонажем. Задача: посадить противника (противников) в лужу, самому же из неё по возможности вылезти» Игра считается окончен ной, когда один из партнёров, прочитавши очередную главу соперника, завопит: «Сволочь!» — и начнет рвать написанное в мелкие клочья.

Став мужем и женой, мы с Белкой по старой памяти частенько так забавлялись, причём каждый раз я оказывался в проигрыше. Но в том случае, о котором сейчас пойдет речь, противник мне достался послабее. Когда-то мы с ним были сокурсниками, потом стали сослуживцами. И вот от большой тоски решили в рабочее время учинить нечто подобное. Вчерне прикинули сюжет: несколько сотрудников нашего НИИ (и мы в их числе), участвуя в гребной регате, проваливаются во времена татарского нашествия…

Каюсь, сладил. Только он себя с кола снимет — я его опять на кол посажу. В конце концов соперник завопил: «Сволочи» — схватил рукопись и куда-то унёс. Бсльше я ее не видел.

А через несколько лет стало вдруг жаль сюжета, и мы с Белкой, честно предупредив моего бывшего супротивника о наших намерениях, решили восстановить текст, доведя его при этом до профессионального уровня. Так я нежданно-негаданно сделался персонажем собственной мини-повести (электрик Альбастров).

Однако литературная шалость упорно не желала становиться литературным произведением. Мало того, она не желала даже ложиться на бумагу. Наконец кого-то из нас осенило, что все наши герои — разных национальностей (могли бы, кстати, сразу вспомнить правило из «технического втуза»: прежде всего найди то, чем один герой отличается от другого). После этого открытия дело пошло быстро и весело.

Далее, как водится, начались чудеса. Коллеги москвичи увидели в нашей мини-повести грубый антисемитский выпад, а питерцы недовольно заметили, что нельзя низводить такую страшную тему, как КГБ, до уровня анекдота. Будто что-то от нас зависело! Капитан Седьмых когда-то учился с нами на филфаке. Так кому ж его знать, как не нам! Если идёт из бани — соврёт, что из библиотеки. А если из библиотеки — соврет, что из бани. Конспирация…

Метранпаж «Волгоградской правды», бывший десантник, рассказывает, как они возвращались с учений:

— Шоссе — прямое-прямое. Поставили броневичок на первую скорость, сами все вылезли: идём не спеша по обочине, мячик друг другу перепасовываем…

— А вы за водкой свой броневичок гонять не пробовали? Из этого вот зёрнышка всё и проросло. И поехал броневичок за водкой.

В рассказах ещё так-сяк, а вот в повестях герои распустились окончательно и зачастую плевать хотели на планы своих создателей. Пока обдумываем, вроде все идёт как надо, а стоит сесть за машинку — тут же кто-нибудь из персонажей такое отмочит, что весь сюжет летит к чёрту — и передумывай его заново. Хотя, возможно, герои занимались этим и раньше — исподтишка. Теперь же их поведение напоминало саботаж, местами переходящий в бунт на корабле.

Явление это заинтересовало нас до такой степени, что в итоге возник рассказ о соцреалисте и неподатливой героине.

Кое-кто из собратьев по перу тут же обвинил соавторов в кокетстве, ибо не может персонаж себя вести. Может-может! А вот если он действует строго по плану, то, стало быть, ещё не ожил. Стало быть, ещё картонный.

Искушённого читателя трудно чем-либо ошеломить. Единственный способ — ошеломить за компанию самого себя, но это большая удача.

Помню, прочтя небольшой рассказ питерца Л., я взял автора за лацканы и сказал:

— Слава! А ну-ка честно! Ты с самого начала знал, что оба твои героя — оборотни?

— Нет, — сиплым преступным шёпотом сознался он. — Я думал сначала, они оба — люди…

Стало быть, не только у нас персонажи разнуздались.

Хороший знакомый (впрочем, плохих у нас не бывает) рассказывает взахлёб о том, как он с женой присутствовал на вечере некоего экстрасенса:

— Загипнотизировал мужика и говорит: «Покажи, что ты делал в доисторические времена!» Тот стал на четвереньки и завыл…

— Саш, — умоляюще перебиваю я. — А можно мы об этом напишем?

— Вообще-то я сам собирался, — величественно изрекает он. — Ну да ладно! Пишите!

Потом, правда, выяснилось, что писать об этом собирался не он — собиралась его жена, тоже литератор. Тем не менее в течение нескольких лет он пил из нас кровь, вопрошая при встрече: «Где посвящение? Почему рассказ без посвящения?»

Спустя каких-нибудь тринадцать лет — посвятили.

Лучше поздно…

Так вот, этот наш знакомый не раз признавался: «Ну не прозаик я! Нет у меня чугунной задницы…»

Да, не прозаик. Поэт. Однако дело, как мне кажется, не в отсутствии чугуна. Напишет Саша пару-тройку глав (кстати, безукоризненных) — и, естественно, попадает в первый тупик. Потопчется, потрогает глухие стены — и, махнув рукой, приделает эпилог. То есть изложит скороговоркой, что он, собственно, хотел сказать этим произведением.

А между тем самое-то главное начинается, когда тупик взломаешь. Башкой проломишь. А больше, увы, нечем.

В «Народных русских сказках» Афанасьева встречается такой сюжет: солдат с мечом в руках охраняет принцессу, к которой должен прилететь трёхглавый змей. В детстве, помню, меня этот анахронизм сильно возмущал. Солдат — и вдруг с мечом!

Меч — атрибут богатыря, а солдат должен быть с чем-нибудь огнестрельным.

Лет в тридцать пять детские впечатления аукнулись — возник соблазн сложить сказку о солдате с автоматом. Скажем, потерял рядовой оружие. Ищет. А вокруг — колдовство, опасности всякие… Но для этого надо было построить сказочный мир и сообразить, как в него попасть.

К счастью, прилетел в гости из Ашхабада тот самый друг, детства, что опубликовал нашу «Вторжуху». Сели мы с ним на кухне и за несколько дней придумали и квадратные поляны, и растущие на деревьях банки с тушёнкой, и вроде бы даже способ проникновения в этот солдатский рай.

Казалось бы: сюжет есть, мир есть — садись и пиши. Ан фиг! Опять чего-то не хватало. В отчаянии отставили машинку, попробовали снова писать от руки. Непомогло. Дальше первой страницы дело не шло.

Зато какое было ликование, когда мы сообразили, что сказка должна кем-то сказываться, что вся эта наша история представляет собой растущий снежный ком вранья. А главной находкой, я считаю, был, конечно, образ слушателя (читателя). Товарищ старший лейтенант. Ох и помаялись мы с ним! Ну как можно представить, например, товарища старшего лейтенанта без матерных выражений, тем более когда ему на уши такую лапшу вешают? Но уснащать текст инвективной лексикой мы себе запретили с самого начала. Выход нашла Белка — заменять мат выражениями, совершенно не свойственными нашему незримому персонажу («Вот и я говорю, непредставимо, товарищ старший лейтенант…»).