Креленко М. - Франсиско Франко: путь к власти

Впрочем, либеральная монархия, как многое в Испании, имела самобытные национальные особенности. Пожалуй, самая интересная из них заключалась а следующем. Практически все политические перемены в стране на протяжении XIX века происходили по воле военных, революции и пронунсиаменто осуществлялись разными армиями. Военная элита поставляла государственных деятелей, чаще монархов, являвшихся вершителями судеб Испании. Причем военная элита вопреки распространенному мнению была представлена не только рьяными консерваторами, но и зачастую либерально настроенными сторонниками скорейшего общественного прогресса.

Так или иначе, именно вооруженные силы страны приобрели эксклюзивное (как теперь принято выражаться) право решающего слова относительно направления эволюции государства. Представления военных о себе как единственно легитимном арбитре общественных разногласий, исторически обязанных корректировать процессы и, следовательно, объективно обреченных на участие в политической жизни страны, сохранились до конца третьей четверти XX века.

Последнюю попытку испанских милитаристов по своему усмотрению решить судьбу Испании человечество наблюдало на телеэкранах, когда молодчики полковника Техеро Молино пытались пальбой в потолок кортесов изменить ход испанской истории.

Альфонсо XII, войдя на престол, отнюдь не был исключением из общего правила. Образно выражаясь, он принял корону из рук военных, не согласуясь с кортесами либо другими институтами представительной власти. Он правил, стараясь одновременно прослыть либералом — в духе времени, и добрым католиком — в рамках национальных традиций. Альфонсо XII умер е возрасте 28 лет, сохранив за собой право претендовать на звание первого настоящего короля-либерала, предоставив наследнику, появившемуся на свет в 1886 г., спустя полгода после смерти отца, возможность посвятить свое правление решению проблем отцовского детища — либеральной монархии.

Главная сложность заключалась в том, что Испания из века в век, примерно с конца XVII столетия отставала от соседних европейских стран. Испанский случай может служить хрестоматийным примером того, что награбленное добро редко идет на пользу. Золото, выкачанное из империи, «над которой не заходило солнце», бесспорно, оказалось камнем на шее испанской экономики.

Произошло вот что: элита страны, которой в основном досталось право эксплуатировать богатства нового света, являлась носительницей особых традиций. Владетельные сеньоры, чьи богатство и слава родились в ходе освободительной реконкисты, в большинстве старались походить на истинных крестоносцев, в самом романтическом значении этого термина. Основой жизненных принципов благородных идальго были преклонение перед военной доблестью, внедрившееся в общественное сознание военную этику. А качество это, среди прочего, подразумевает пренебрежительное отношение к материальным ценностям, необходимых усталому рыцарю лишь в краткие минуты отдыха и едва ли достойных накопления, ввиду возможных превратностей судьбы воина, каждодневно рискующего жизнью.

Кастилия заняла господствующее положение в Испанском королевстве. Нормы поведения, взгляды кастильского дворянства стали визитной карточкой испанской официальной культуры, испанского менталитета. «Речь идет о культуре в наипростейшем ее понимании — как о разумной, стройной и продуктивной системе жизненного поведения… Кастильская культура была воинской. Воин живет в поле, но не живет полем ни материально, ни духовно…»

Второй составляющей ментальности испанской элиты было преклонение перед нормами католицизма, который, как любая ортодоксальная христианская вера, культивировал брезгливое отношение к «злотому тельцу», прямо указывая на равную трудность прохождения верблюда сквозь игольное ушко и «богатея» к престолу Всевышнего. Таким образом, в отличие от модернизированного протестантского христианства, католицизм, равно как и православие, прямо и косвенно не рекомендовали стремиться к приумножению богатства посредством предпринимательства.

В результате испанский нобилитет, как польская шляхта либо русское дворянство, не слишком тянулся к предпринимательской, а тем более греховной, ростовщической деятельности, предпочитая отправляться за богатствами в завоевательные походы, попутно водружая знак креста на новых землях. Безусловно, бывали исключения, но они скорее подчеркивают общие тенденции. Благородные жизненные принципы, как то часто случается, принесли плохие плоды. Так, в Испании не сложилось подконтрольной светской части элиты — национальной кредитной системы и, что более важно, собственной дееспособной индустрии.

Ремесло, торговля, кредитное дело, а отчасти и сельское хозяйство (особенно огородничество и садоводство) стали уделом презираемых и преследуемых иноверцев, которых последовательно уничтожали, а уцелевших изгоняли. Поощрялось правительством лишь овцеводство, и такая экономическая политика пагубно отразилась на полеводстве: зерновые исправно вытаптывались благородными мериносами, принадлежащими не менее благородным аристократам-грандам, владевшим многотысячными овечьими отарами. А поскольку потребность в товарах, несмотря ни на что, у элиты и нации в целом сохранилась, то единственным способом их получения оказалось потребление масштабного импорта из-за рубежа, и в первую очередь потребителями оказались представители элиты, закупавшие предметы своего специфического обихода. Значит, золото нового света, обеспечив нобилитет роскошным уровнем жизни, не стало основой пополнения национальных богатств в целом и не повлияло на уровень жизни всей нации.

Когда потенциал экстенсивного обогащения начал истекать, метрополия, в значительной степени профинансировавшая индустриальное развитие ведущих государств Европы, сама сказалась лишенной конкурентоспособной промышленности. Иначе говоря, нация, прокутившая груды американского золота, осталась у разбитого корыта.

Далее началось худшее. Казалось бы, под властью кастильской короны находились столь значительные колониальные владения, что их эффективная эксплуатация позволит быстро выправить положение за счет дешевого сырья и мощных рынков сбыта. Но не тут-то было. Смертельный удар по испанской империи нанес Наполеон. Страна, на несколько лет утратившая суверенитет, охваченная гверильей, не имела никакой возможности реагировать на развернувшееся в колониях национально-освободительное движение. Полвека спустя после несостоявшихся реформ графа Аранды, министра короля-реформатора, заокеанские земли попросту ускользнули из-под державной десницы кастильских монархов. Испания потеряла почти все свои заморские владения, но в обстановке анутри-испанских неурядиц это событие не получило значительного резонанса в обществе.