Моммзен - Аннибал. Юлий Цезарь. Марк Аврелий.

С этого времени Марк Аврелий зажил лагерною жизнью около Вены, на берегах Грана и в Венгрии, и тут, несмотря на беспредельную тоску, временами охватывающую его душу, он «изрядно» воевал с маркоманами и квадами. Солдаты любили его и исполняли свое дело старательно, так что варвары были отброшены на левый берег Дуная.

Марк, оставаясь добродушным мудрецом, даже к этим диким полчищам относился по-своему, т. е. по-человечески, стараясь действовать на них силою слова, убеждением, проповедуя им о справедливости и благообразии поступков... Старания его отчасти увенчались успехом: он успел-таки внушить этим дикарям уважение к себе.

Если бы императору не пришлось возвратиться в Рим (для подавления смуты вследствие действий Авидия Кассия) ему, может быть, удалось бы сделать из Маркс-мании и Сарматии две римские провинции и, таким образом, спасти будущность империи.

Самым тяжким лишением для Марка Аврелия во время этого похода было отсутствие общества его друзей — ученых и философов: все они остались в Риме, испугавшись неудобств и разных неприятностей лагерной жизни. Занятый весь день военными делами, Марк по вечерам уединялся в своей палатке, и тут только мог заняться своим рассмотрением совести, докапываться до причин тех или других побуждений размышлять о безопасности борьбы, которую так мужественно вел... Остановившись на мысли о суетности всего земного, он начинал сомневаться в законности своих собственных побед над врагом. «Вот паук поймал муху (писал Марк) и, наверное, гордится своею ловкостью; изловивший зайчика тоже хвалится охотничьими талантами; вон тот выудил сардину и радуется, тогда как этот хвастается победой и одолением дикого кабана, а другой... тоже победой и одолением сарматов! С принципиальной точки зрения все они разбойники».

«Беседы Эпиктета» были любимою книгою Марка Аврелия. Он перечитывал ее с наслаждением и, так сказать, бессознательно, невольно стал подражать этим «беседам», что и было причиною написания другой книги под заглавием «По поводу самого себя»: она составлена по записи отдельных, отрывочных мыслей Марка (из двенадцати тетрадок императора), появилась под таким заглавием уже после его смерти. Писал он свои заметки и «мысли» совсем просто, без украшений, исключительно для себя, с единственной целью — излить душу, высказаться только одному существу — Богу. Строго говоря, император не принадлежал ни к какой философской школе, "хотя в основе его умозрения главным образом лежало учение стоиков, но переработанное в духе римлянина. В книге «По поводу самого себя», не имеющей никакой догматической основы, не следует искать учености, но зато эта книга никогда не устареет: смело можно сказать, что всякий найдет в ней для себя много поучительного. Автор не решает никаких спорных вопросов, а просто излагает свои мысли, но эти мысли в высшей степени гуманные. Что касается теологии Марка Аврелия, то она у него сбивчива, противоречива; он не имеет определенного взгляда на душу так же, как и на бессмертие души, но это нисколько не мешало ему быть религиозным, а главное — высокой нравственности человеком. Идеи нравственного порядка он совершенно отделял от идей теологических и, например, чувство долга ставил вне всякой зависимости от метафизических понятий о первопричине. В одной из его тетрадок записано следующее:

«Если боги действительно существуют, то необходимость навсегда покинуть людское общество не имеет в себе ничего ужасного. Если же богов нет или они есть, да вовсе не занимаются человеческими делами, Тогда нечего и дорожить жизнью, которая не покровительствуется свыше... Но, конечно, высшие существа есть, и они принимают близко к сердцу человеческое житье-бытье»...

Есть у Марка и такие мысли:

«Человеку дано некоторое количество дней для прожития их на земле; эти дни он должен прожить согласно законам природы; когда же наступит час разлуки с жизнью, ему надо с чувством кротости подчиниться этой необходимости, как подчиняется падению с родной ветки созревшая оливка: падая, она благословляет и само дерево, и ветку, продержавшую ее до этого момента. Все, что тебе, вселенная, угодно — угодно и мне! Все, что совершается во благовремении для тебя — благовременно и для меня. О, мать, природа! Я пользуюсь всеми плодами, которые даруют людям твои времена года. Все от тебя и все в тебе, а потому к тебе все и возвращается».

Несмотря на такую покорность, почти благоговение перед законами природы, Марк Аврелий не мог иногда не возмущаться при мысли о роковой силе судьбы, поставившей человека лицом к лицу с природой, которой «до безнравственности» нет дела до того, что в человеке живет неустанное стремление к правде, добру, самопожертвованию и к героизму... Она, эта природа, с полным презрением относится ко всему этому!.. В такие минуты раздумья смерть представлялась Марку какой-то бессмыслицей, громадной несправедливостью, но... он ловил себя на такой строптивости и смирялся перед тем, что неизбежно, неотвратимо...

«Но как же могло случиться (пишет он в тетрадке), что боги, так мудро и любовно устроившие все для человека, упустили из виду одно немаловажное обстоятельство, а именно: почему люди испытанной добродетели, как бы пребывающие всегда в общении с божеством и любимые им, не оживают после смерти? Почему они угасают навеки, несмотря на любовь богов?.. Хорошо, но раз это так, а не иначе, то знай, что так и должно быть. Ведь если бы Долженствовало быть иначе, то уж, конечно, боги не затруднились бы это устроить; справедливое, в сущности, было бы осуществимо; природа не воспрепятствовала бы тому, что согласно с ее законами... Итак, из того, что есть, следует усмотреть, что противного и не должно быть, в чем и следует убедиться».

Марк Аврелий, подобно христианским аскетам, доходил в самоотвержении до неумолимой суровости. Постоянство его в спокойствии, безмятежности духа — добыто им путем громадных усилий. Правда, он не знал злых побуждений, ему не приходилось душить в себе никакой страсти, но, чтобы постоянно держаться на ледяной вершине стоицизма, Марку приходилось насиловать природу и подавлять в себе благие порывы... Беспрестанное повторение одних и тех же доводов (хоть в разных выражениях и образцах) в пользу мысли о суетности и тщете всего земного, достаточно свидетельствует о той борьбе, которую вел с самим собой этот удивительный человек. Чтение книги Марка Аврелия укрепляет дух, но не утешает... Полное самоотречение автора не прошло ему даром: летописцы как бы воспользовались равнодушием императора к славе и «замолчали» его. Марий Максим и Дион Кассий писали о нем с любовью, но без таланта (как видно из уцелевших отрывков их сочинений); если нам сколько-нибудь известна жизнь этого славного правителя, то только благодаря посредственной биографии его, составленной Юлием Капитолином, сто лет спустя после смерти Марка Аврелия, при императоре Диоклетиане, особенно почитавшем высокопоставленного мудреца.