А. Киселев (Составитель) - Полководцы и военачальники Великой Отечественной - 1

— Останови! — приказал командующий водителю. — Что делаете тут, ребята?

— Землянку роем, товарищ генерал, — ответил старший мальчишка, тот, что побойчей.

— Откуда вы?

— С Донбассу.

— А дэ ж ваша маты? — перешел Рыбалко на русско-украинский говор.

— Занэдужала. Лежить у добрых людей.

— А батько?

— Вин воюе.

— Письма от него маетэ?

— Ни…

— А кто ж вин був?

— Шахтар, вугилля рубав. Нас было погнали в Нямеччину, да радянськие видбылы.

— Где ж вы жили? — спросил Мельников.

— Где придется. Некоторые деревенские пускали, а кто и боялся: батька-то наш партийный был… Теперь вот решили хоть земляночку вырыть… к зиме…

Генералы переглянулись.

— Павел Семенович, — сказал Мельников, — поставим детям дом, а? Как посмотришь? Семье солдата… Саперы сейчас свободны. С места нашего формирования перевезут домик и мигом отладят его.

Рыбалко кивнул:

— Действуй, Семен Иванович.

— Жеребного ко мне! — приказал Мельников адъютанту и, когда явился командир саперной роты, отдал распоряжение…

— Значит, построили, говоришь? — задумчиво переспрашивает командарм.

— Через несколько часов привезли сруб. Старались хлопцы, как на стахановской вахте, — стосковались по мирной работе. Солому на крышу положили, окна застеклили… Собрались уезжать, а ребятишки спрашивают меня: «Дяденька, а как вас зовут и того генерала, что с нами вчера говорил?» — «Неважно, — отвечаю, — живите себе на здоровье». Мать их пришла: «Подождите, я у соседей самогону позычу, выпейте». — «Нельзя, говорю, — ни мне, ни солдатам, мы норму наркомовскую получаем». — «За кого же мне бога молить?» — спрашивает. «За Советскую власть», — говорю. Распрощались и уехали.

— Добре! — сказал командующий.

На рассвете 22 сентября четверо солдат-добровольцев из Пятьдесят первой танковой бригады, все молоденькие, по 18–20 лет, комсомольцы Иванов, Петухов, Сысолятин, Семенов — с партизаном-проводником первыми на лодке пошли через Днепр. На той стороне они тотчас завязали перестрелку, отвлекая на себя внимание противника. (Все четверо удостоились звания Героя.) Через несколько часов на том берегу уже высадилась их рота во главе с гвардии лейтенантом Синашкиным и группа партизан в 120 человек. Через полсуток на плацдарме уже дрался мотострелковый батальон гвардии капитана Балаяна.

Через сутки, когда подошел понтонный батальон, переправились танки (на каждый понтон — «тридцатьчетверка» и отделение пехоты). Еще через неделю плацдарм в Букринской излучине, имевший по фронту 11 и в глубину 6 километров, вместил основные силы двух общевойсковых армий и мотострелковые части Третьей танковой.

Но все же противник успел подтянуть несколько дивизий, в их числе танковую и моторизованную, и яростно атаковал, бомбил, обстреливал, откатывался, затем вновь и вновь бросал в бой пехоту и танки. С восточного берега мощно поддерживали защитников плацдарма многочисленные артиллерийские части и соединения, на них трудолюбиво, отважно работала фронтовая авиация.

Генерал Мельников дни и ночи находился на строительстве деревянного моста через Днепр. Его сооружал инженерный батальон армии, на помощь которому явилось свыше 2 тысяч добровольцев из местного населения. Работали днем и ночью — под обстрелом и бомбежками, несли потери, но ни на час строительство не прекращалось. На двенадцатые сутки с начала работ по мосту открылось движение — едва стемнело, пошли «тридцатьчетверки» танковых корпусов генералов М. И. Зиньковича и К. Ф. Сулейко, грузовики с боеприпасами, потянулись тягачи, везущие на плацдарм тяжелые гаубицы-пушки Семнадцатой артиллерийской дивизии прорыва генерала С. С. Волкенштейна.

Но легче на плацдарме не стало — подтянул значительные силы противник и непрерывно ожесточенно атаковал, обрушивал бомбовые удары. Сжатые в маневре оврагами, буграми, танкисты Рыбалко несли тяжелые потери в людях и технике. На глазах всей армии геройски погиб экипаж лейтенанта Александра Коняхина. Его горящая «тридцатьчетверка» не вышла из боя, а ринулась таранить одну из ползущих к командному пункту вражеских бронированных машин. От пылающего, несущегося вперед танка шарахались в стороны «тигры» и «пантеры», подставляя борта под удары других «тридцатьчетверок».

Погиб от вражеской бомбы командир Шестого гвардейского танкового корпуса, воевавший в Третьей танковой армии с первых дней. Рыбалко вообще тяжело переживал гибель боевых товарищей, смерть же Митрофана Ивановича его потрясла. Он очень любил мужественного, решительного Зиньковича, считал его талантливым, многообещающим военачальником. Когда появлялся этот черноглазый, темноволосый тридцатисемилетний красавец генерал, скорый в делах и речах, порывистый и общительный, Павел Семенович сам преображался, точно молодел, сыпал шутками, пословицами, охотно и очень заразительно смеялся. Вообще у командующего была любопытная черта: он влюблялся в хороших людей и ими мерил окружающих. Но и ругал он своих любимцев, и промахов им не прощал, и строже спрашивал с них. В Третьей танковой уже знали: Рыбалко среди многих командиров в армии особенно отличает таких, как Мельников, или Зинькович, или комбриг-53 Василий Архипов, или комбриг-91 Иван Якубовский, — он откровенно светлел при них, но их же всегда посылал на самые тяжкие, самые ответственные боевые дела. И велика и трудна была честь попасть в число «любимых батиных сынов».

…Позвонил командующий Первым Украинским фронтом генерал армии Ватутин. Голос Николая Федоровича мощно зарокотал в трубке:

— Товарищ Рыбалко, посылаю тебе нового комбрига, подполковника Драгунского, на Пятьдесят пятую танковую, встреть его. Произвел на меня и члена Военного совета хорошее впечатление — офицер, видно, боевой и дельный…

У въезда на «мельниковский» мост к новоназначенному комбригу подошел офицер, козырнул, спросил вежливо:

— Вы подполковник Драгунский?

— Так точно.

— Я из отдела кадров хозяйства Рыбалко. Приказано сопровождать вас к командующему армией.

— А как вы меня узнали? — заинтересовался подполковник.

— Очень просто. Попросил фронтовых кадровиков описать вашу внешность. Вам трудно было бы сразу найти нас на плацдарме. Знаете, войск много и к тому же бомбежки, обстрелы…

— Знаю, я воюю с первого дня войны, и все в танковых частях…

Офицер покосился на ордена подполковника, на золотые нашивки тяжелых ранений.

— Командующий завел такой порядок: о прибывающих в армию мы обязаны заботиться…

— Значит, в танковых войсках полный порядок, — весело сказал подполковник.

— Еще какой! В хозяйстве Рыбалко гвардейский порядочек.

Они шли по мосту. Едкая, кислая вонь сгоревшей взрывчатки не могла перебить чудесного смолистого запаха, который источали свежеструганные доски настила.