Каринэ Фолиянц - Грехи и святость. Как любили монахи и священники

Среди духовных детей отца Алексея были люди чрезвычайно образованные: к нему на исповедь приходил, например, Николай Бердяев. Многочисленные воспоминания о батюшке многие годы собирала монахиня Иулиания (М. Н. Соколова) – известный иконописец Троице-Сергиевой лавры. Все люди, с которыми разговаривала монахиня, вспоминали о батюшке Алексее Мечёве самыми прекрасными словами. И это – не случайно!

Алексей Мечёв родился 17 марта 1859 года в Москве в семье регента Чудовского монастыря. Учился сначала в Заиконоспасском училище, потом поступил в Московскую духовную семинарию. Закончив семинарию, некоторое время был псаломщиком при церкви Знамения Божией Матери на Знаменке, но вскоре, в 1884 году, женился на Анне Петровне Молчановой. Затем Алексей Мечёв был рукоположен в диаконы, а 19 марта 1893 года, когда ему было тридцать четыре года, принял сан священника.

Так он пришел в храм святого Николая в Кленниках, где и оставался до самой своей смерти.

Никакой «жизни» в приходе не было, в церковь ходить тогда было не модно. «Восемь лет служил я литургию каждый день при пустом храме!» – вспоминал батюшка. Один протоиерей говорил ему: «Как ни пройду мимо твоего храма, все у тебя звонят. Заходил в храм – пусто… Ничего у тебя не выйдет, понапрасну звонишь».

Но отец Алексей звонил и звонил, приходил в храм к пяти утра, читал и пел заутреню, а затем начинал литургию. А с вечера служил всенощную дневному святому. «Мне хотелось дать Москве один храмик, где каждый верующий именинник при желании мог бы услышать в день своего Ангела величание своему святому», – говорил батюшка. По воскресеньям и праздникам отец Алексей обязательно читал проповеди, он говорил очень просто и все время об одном и том же – о любви к Богу и к ближнему. Не раз ходил отец Алексей проповедовать и на Хитров рынок.

Однажды, в разговоре с одним студентом, батюшка заметил: «Надо больше заниматься деланием и поменьше – словопрениями». Именно так поступал сам отец Алексей.

И в храм пришли люди.

Их было много, очень много. И некоторые уже тогда понимали, что отец Алексей не обычный священник. Даже оптинские старцы посылали ему своих паломников. Как-то отец Нектарий сказал одному из пришельцев: «Зачем вы к нам ездите, у вас есть отец Алексей». Один из таких паломников позже вспоминал, что, вернувшись из Оптиной пустыни, отправился на Маросейку, где ожидал увидеть высокого, мощного и сурового проповедника. А увидел… «Низенький, морщинистый, со всклокоченной бородой священник и старый дьякон совершали службу. На священнике была полинявшая фиолетовая камилавка (головной убор), служил он как-то поспешно и, казалось, небрежно, поминутно выходил из алтаря, исповедовал на клиросе, иногда разговаривал, смеялся, искал кого-то глазами, сам выносил и подавал просфоры…» Другой прихожанин вспоминал: «Идет с каждением священник маленького роста, плешивенький, со спустившейся на бок фелонью (ризой), с развязавшейся поручью, от которой висит длинный шнур; идет медленно и еще медленнее кадит». Но, чувствуете, нет разочарования в этих описаниях – только мягкая улыбка, умиление: батюшка кажется таким родным, домашним… Он и был таким для своих прихожан. «Нельзя забыть ни его светящихся приветом, небольших, но глядевших проникновенно голубых глаз, ни его чисто русского, родного, благостно улыбающегося лица, на котором было написано столько доброты и душевной теплоты, что, казалось, их с избытком хватило бы на всех, кто имел счастье видеться и встречаться с ним…»

«Нигде я не мог молиться так горячо, как на Маросейке, – сказал один из его прихожан. – Здесь чувствуется какая-то намоленность, какая-то заражающая молитвенная атмосфера, какой не находишь в других церквах».

Вся жизнь отца Алексея была бесконечным служением людям…

Однажды застрелился сын богатого купца и батюшку позвали причастить тяжело раненого юношу. Батюшка немедленно пришел. Его провели в спальню, где на постели лежал молодой человек с забинтованной головой. Батюшка подошел, ласково заговорил с юношей, но несчастный угрюмо молчал. Разные слова находил отец Алексей – он всей душой старался дотянутся до страдающего сердца, но юноша упорно молчал. Тогда батюшка вздохнул тяжко, нежно обнял его голову и прижал к своей груди. И молодой человек заплакал. Горько-горько. И через слезы и рыдания он рассказал батюшке, что душно и тяжело ему жить в этой роскошной обстановке, что окружает его лишь лицемерие да бесконечно навязываемые понятия о приличиях, а искренности и любви в семье – нет. Все выплакал отцу Алексею юноша, а затем и исповедался. Совсем успокоенный и умиротворенный молодой человек причастился…

А еще случилась такая история. «Как-то после ранней обедни, в будний день, подошел к батюшке пьяный оборванный человек, весь трясущийся, и, едва выговаривая слова, обратился к батюшке: “Я совсем погиб, спился. Погибла душа моя… спаси. Помоги мне… Не помню себя трезвым… потерял образ человека…” Не обращая внимания на его омерзительный вид, батюшка совсем близко подходит к нему, любовно заглядывая ему в глаза, кладет на его плечи руки и говорит: “Голубчик, пора нам с тобой уже перестать винцо-то пить”. – “Помогите, батюшка дорогой, помолитесь”. Батюшка, взяв его за правую руку, ведет к амвону и, оставляя его там, уходит в алтарь. Открыв завесу Царских врат главного Казанского придела, торжественно распахивая Царские врата, начинает молебен, величественным голосом произнося: “Благословен Бог наш…” и, взяв за руку грязного оборванца, ставит его рядом с собой у самых Царских врат. Опускаясь на колени, со слезами начинает усердно возносить молитву Господу Богу. Одежда оборванца была настолько порвана, что тело обнажалось, когда он, по примеру батюшки, клал земные поклоны.

По окончании молебна батюшка трижды осенил крестом несчастного и, подавая ему просфору, три раза его поцеловал.

Через непродолжительный срок к свечному ящику подошел прилично одетый мужчина и, покупая свечу, спросил: “Как бы увидеть отца Алексея?” Узнав, что батюшка в храме, он радостно заявил, что желает отслужить благодарственный молебен. Вышедший на амвон батюшка воскликнул: “Василий, да это – ты?!” С рыданием бросился к его ногам недавний пьяница, прослезился и батюшка начал молебен. Оказалось, что Василий получил хорошее место и прекрасно устроился».

Очень серьезно относился отец Алексей к воспитанию детей, это занятие он почитал главным для родителей. Благословляя мать с ребенком и указывая на младенца, он ей внушительно говорил: «Вот здесь твои и Киев, и Иерусалим». Не одобрял он и того, когда родители приходили в церковь и оставляли детей одних, без присмотра. «Запрет, бывало, мать нас, двоих малышей, в комнате и уйдет в церковь, – рассказывала одна из духовных дочерей батюшки. – Проходя по храму с каждением и увидев ее, батюшка тут же строго отсылал ее домой».