Татьяна Лунгина - Волф Мессинг - человек загадка

Как все беды приходят нежданно, так и ненастье войны хлынуло в Россию без предупредительного стука. Уже в июле москвичи почувствовали тяготы военного времени. В магазинах исчезли продукты, удлинялись с каждым днем очереди, объявленный комендантский час и патрули на улицах — все говорило о том, что пожарище приближается к столице. И это было так странно: ведь был разгар лета — такого упоительного, полного неги и кипения в природе Подмосковья, в парках и скверах самой Москвы, и не верилось, что уже совсем близко — Война. Но это была реальность, и моя юность после розовой беззаботности вступала раньше времени на путь горестных испытаний.

С раннего детства я мечтала о медицине, пока меня не сбила с толку неожиданная карьера актрисы. Но начавшаяся война лишь укрепила мои давние мечты, и 1-го сентября я стала студенткой.

Куда только нас, студентов, не отправляли в помощь. Летом на колхозные работы: убирали хлеб и картошку с полей, помогали на скотных дворах. Зимой разгружали вагоны с углем, дровами, и многое другое делали.

Было голодно, холодно и физически очень трудно, но в такой же ситуации были и все остальные вокруг, и это помогало мне перенести трудности и жить с надеждой в ожидании победы над нацизмом и встречи с отцом, братом и близкими, которые были на фронтах.

Так прошло два года.

1943 год. С фронта все чаще и чаще стали приходить обнадеживающие вести. Немцы отступали, появилась реальная возможность победы, хоть до нее и было еще так далеко.

Надо заметить, что во время войны многие обиды людей на сталинские репрессии, несогласия с системой, внутренние проблемы отодвинулись на второй план. У всех появился один общий и страшный враг.

И тут сработал сыновний инстинкт любви к Родине, любовь к родному очагу и земле. С самого начала войны многие, особенно молодежь, искренне стремились попасть на фронт.

По призыву Ленинградского Райвоенкомата Москвы формировались бригады из медицинских работников для фронта, и я в числе студентов-добровольцев была направлена в распоряжение военных властей Полесья (Белоруссия), откуда только начали отступать немецкие дивизии.

Там свирепствовала эпидемия инфекционных заболеваний, в том числе и тифа. А так как медицинских кадров катастрофически не хватало, то меня, хоть я была и без диплома, незамедлительно назначили заместителем начальника эпидемиологической станции и одновременно начальником отдела вакцинации города Мозыря.

Город лежал в сплошных руинах.

Еще более были разрушены человеческие судьбы.

В землянках — трупы женщин, детей, стариков. Я никогда не смогу, наверное, забыть мертвую мать, около которой ползала дистрофическая девочка и пыталась сосать застывшую грудь…

Медицинский персонал занимался не только лечением и профилактикой, но и должен был устраивать сирот, сжигать разлагающиеся трупы и дезинфицировать все годные для жилья помещения. Приходилось работать за двоих, за троих, не покладая рук.

А отступавшие немцы продолжали напоминать о себе ночными бомбежками, и в одну из них я была ранена в ноги. После выздоровления продолжала свою работу, и лишь после окончательных мер по ликвидации эпидемий смогла вернуться домой. Довольно быстро наверстав пропуски в учебе, я догнала сокурсников и через некоторое время получила долгожданный диплом.

Наступил мир. Через год я вышла замуж, и у нас родился сын Саша. Но вскоре мне пришлось воспитывать сына одной. А это было чрезвычайно тяжело материально, ведь медицина в СССР одна из самых низко оплачиваемых областей.

Я пыталась отыскать среди моих увлечений, как сейчас принято говорить — хобби — такие, которые могли бы дать мне лучшие заработки.

Меня всегда влекло к искусству фотографии, да и в прозе я часто пробовала свое перо. После долгих мучительных колебаний я решилась временно сменить профессию. Двухгодичные занятия при Доме журналиста и знакомство с известными фотокорреспондентами открыли мне дорогу в печать.

В 1953 году, оставив медицину, я, в должности фотокорреспондента, выехала на документальные съемки в Грузию. Первую остановку на грузинской земле я сделала в Батуми, в прекрасном городе у моря, знаменитом своими искусными кустарями — чеканщиками по серебру и меди.

Затем мне надлежало сделать фоторепортажи в столице горной республики, и вскоре я прибыла в Тбилиси. От гостиницы, носившей имя самого города — «Тбилиси», где я сняла номер, рукой подать — концертный зал.

В первый свободный вечер я решила познакомиться с искусством Грузии. Мне было безразлично, что шло в той вечерней программе: концерт народного искусства или классический спектакль. Но афиша объявляла о Вольфе Мессинге — человеке, читающем мысли, о котором я уже много слышала и которого мечтала увидеть. Мне повезло с билетом и…

Вот я сижу в зале, потрясенная только что происшедшим на сцене и, вспоминая прошлое, мучаю себя вопросами.

Моя молодая память могла удержать его образ.

Удивительного в этом ничего не было. Но как он мог запомнить меня и узнать, да еще удержать в памяти мое имя, названное единственный раз двенадцать лет назад?!

И опять мое воображение будоражило его ясновидение, проявившееся в предсказании: «НИ-ЧЕ-ГО!» Что это? Мистика? Феноменальный дар провидца? Память? Но сеансы на сцене к памяти не имели отношения. А, может быть, это от Бога? Последний вопрос звучал нелепо. При том активном атеистическом воспитании, которое мы получили в те годы, в Бога мало кто верил, только древние старушки и старики, и то исподтишка, потому что это каралось законом. А если не от Бога, то что же это?

Досмотрев «опыты» и не найдя ответа ни на один из вопросов, я вернулась в гостиницу и быстро уснула, устав от всех впечатлений.

Утром следующего дня, когда солнце золотило вершины горного отрога, я спустилась в гостиничный ресторан позавтракать. Наскоро перекусив, собралась уходить, как вдруг услышала позади себя спор нескольких мужчин, в котором выделялся голос, кажется, мне знакомый.

Речь шла о каких-то очках, потерянных, но находившихся по утверждению их владельца в кармане официанта, отсутствующего в этот момент в общем зале.

Его грузинские собеседники темпераментно возражали, что, мол, понятия не имеют об очках. Я обернулась. Да, это был он. Раздраженный Мессинг сделал несколько шагов в мою сторону.

— Тайболе, — обратился он ко мне, как к старой знакомой, — какое безобразие! Мне, Мессингу, не ве-е-рят!

Но тут вмешался метрдотель и все благополучно разрешилось.

Мессинг был, конечно, прав! Очки нашлись и именно у того, на кого он указывал…