Уильям Бриджмэн - Один в бескрайнем небе

По-настоящему технические разговоры начались после прикомандирования к скудному штату летчиков-испытателей в Эль-Сегундо Боба Рана. К тому времени мои знания так повысились, что я мог свободно следить за рассуждениями опытных инженеров.

Летчики-испытатели подбираются по двум признакам: опыт или образование, но желательно и то и другое. Правда, эти два качества редко совмещаются в одном летчике. Молодой летчик-испытатель обычно хорошо знает только одну область, но постепенно углубляются его знания и в другой. В большинстве случаев, хотя и не всегда, более опытный летчик занимается самообразованием, стараясь не отстать от летчиков, закончивших Массачусетский или Калифорнийский технологические институты. В колледже я специализировался в области геологии, а это, к счастью, включало физику и высшую математику. Оба предмета помогли мне разобраться в аэродинамических уравнениях, — они часто встречались в книгах, которые я начал брать в технической библиотеке завода Дуглас.

Теперь я мог уверенно задавать вопросы Бобу, Брауни и Джорджу. Это неизменно вызывало горячую дискуссию, часто длившуюся больше часа. Пока мы рассуждали, самолеты AD терпеливо ждали нас на аэродроме. Частенько нам приходилось обращаться к авторитету крупных ученых для подтверждения или опровержения точки зрения одного из трех опытных летчиков-испытателей.

Однажды пополудни, когда Боб Ран зашел в гардеробную после полета, началась дискуссия о маневренной устойчивости.

— Ребята, вносили ли вы какие-нибудь изменения в первоначальную хорду элеронов с тех пор, как два года назад мы опробовали самолет в Пантуксенте? — спросил Ран.

Ему ответил Брауни:

— Мы немного изменили герметизацию элерона, но хорда осталась прежней.

— Дело в том, что рысканье несколько усилилось по сравнению с рысканьем самолета, который мы там испытывали. Здесь явное отклонение от нормы.

Янсен присоединился к разговору:

— Мне понятно, что вы имеете в виду. На днях я тоже летал на самолете, у которого рысканье было на пределе.

Я не мог не высказать своего мнения и, вмешавшись в разговор, сказал:

— Вот что, друзья, я не хочу сказать, что опытный образец вы испытали небрежно, но держу пари, что вы не учли «расхода» элеронов. Вы хорошо знаете, что моряки докопаются до этого. Мне кажется, если вы повозитесь с этим побольше, особенно на этом самолете, то убедитесь в том, какое важное значение имеет «расход» элеронов.

Ран задумчиво проговорил:

— Знаете, пожалуй, вы правы.

Брауни как будто удивился. Он слегка подтолкнул Янсена:

— А парнишка-то почитывает, а, Джордж?

Мои знания заметно углублялись. Ребята взяли свои карточки и направились на летное поле, чтобы продолжить испытания. Брауни вернулся в кабинет, а я устроился в летной комнате на обтянутом искусственной кожей бежевом диване с чашкой кофе и книгой «Основы аэродинамики» в руках, чувствуя, что теперь могу справиться с чем угодно. Минут на двадцать я с головой погрузился в изучение «явления сжимаемости». Но вот Брауни позвал меня к себе. Он был не один — в кабинете находилось двое каких-то бизнесменов.

— Познакомьтесь, Билл, — это Эд Петерсон и Клиф Мастерс — представители страховой компании. Они хотели бы побеседовать о том полете пару недель назад, когда у тебя отказал двигатель.

— Мистер Бриджмэн, залетали ли вы 18 октября далеко на юг, до самого шоссе Импириэл? — спросил тот, что пониже ростом.

Вот оно, начинается.

— Да, вероятно… Да, я был там.

Видимо, они говорили о том дне, когда я тащился над шоссе, изрыгая масло.

— Ну, этого, пожалуй, достаточно. — Он повернулся к своему коллеге, а затем снова обратился ко мне, но уже с обвинением: — Знаете ли вы, что в этот день на трехстах автомобилях, стоявших вдоль шоссе, маслом из вашего самолета была испорчена краска?

— Я знаю, что из самолета текло масло, но скажите спасибо, господа, что я не повредил кабины этих трехсот автомобилей.

Я перешел в контрнаступление. Наконец все стало ясным. Судя по своему автомобилю, покрытому масляными пятнами, я знал, что в этот день, видимо, нанес некоторый ущерб, но молчал, ожидая дальнейших событий. Так и случилось. Я слабо улыбнулся огорченному Брауни.

— Это обойдется фирме в стоимость окраски трехсот автомобилей, — сказал представитель страховой компании. Конечно, он имел в виду только двести девяносто девять претензий. Предъявить требование об окраске моего собственного автомобиля у меня не хватило бы смелости.

Постепенно я накапливал технические знания. Прошел уже год с тех пор, как я поступил на работу в фирму Дуглас, и летные испытания стали будничным трудом. И снова эта работа показалась мне слишком легкой. Иногда неисправность двигателя встряхивала меня, словно доза адреналина, и тогда временно восстанавливалось мое уважение к этому небольшому палубному самолету, предназначенному для нанесения смертельных ударов по вражеским кораблям. Но время между авариями тянулось томительно скучно. Как год назад, когда я служил в компании Саусуэст Эрлайнс и когда меня донимали жесткие расписания полетов по раз навсегда установленной воздушной трассе между прибрежными городами, испытание серийных самолетов превратилось в нудную обязанность.

Теперь я увлекся изучением технических проблем, связанных с испытанием самолетов. При заводских испытаниях серийных самолетов не приходится обдумывать и взвешивать каждый полет. У летчика — испытателя серийных самолетов не бывает такого озабоченного выражения лица, как у Джорджа Янсена, Боба Рана или Расса Toy, когда они испытывают опытный самолет. Одинаковым голубым самолетам не было видно конца, и думать о предстоящих полетах не хотелось. Контрольно-сдаточные полеты почти не требуют от летчика знания аэродинамики и смекалки. Эти качества уже проявили опытные инженеры-летчики во время испытания опытного самолета. Так и получалось, что, проводя время между полетами в дежурной комнатушке на аэродроме Эль-Сегундо, стены которой были обклеены плакатами, призывающими к бдительности, я пытался расшифровать загадочные замечания и отдельные фразы, оброненные каким-нибудь летчиком с аэродрома Санта-Моники. Это было нелегко, так как летчики, ставя диагноз результатам испытания нового самолета, чаще всего заменяли точные технические термины своеобразным летным жаргоном. Рыская по страницам библиотечных книг, я иногда натыкался на объяснение словечка, сказанного кем-либо из летчиков во время таких обсуждений. «Пожалуй, Джордж говорил именно об этом», — думал я, находя ключ к замкнутой двери.

Появились и другие признаки моих успехов. Так, вычитав кое-что из книг, я уже понимал летчиков, когда они говорили о знакомых мне положениях даже на своем странном жаргоне. Получилось так, будто я одновременно изучаю иностранный язык и его диалекты по не связанным между собой отрывкам, а затем систематизирую их. «Словарем» мне служила книга «Устойчивость и управляемость», извлеченная из нижнего ящика в столе Боба Рана. Чтобы у меня был свой экземпляр этой книги, я заказал ее фотокопию.