Олег Калугин - Прощай, Лубянка!

КГБ было известно, что МГБ ГДР дает приют на своей территории левым экстремистам, в том числе участникам террористических групп. Это гостеприимство рассматривалось, однако, в контексте интернациональной солидарности со всеми борющимися против империализма силами, а не как попытка приручить и использовать их в оперативных целях. По крайней мере, немцы не ставили нас в известность о своих планах в отношении Красной Армии и аналогичных ей банд. Без их ведома дважды в семидесятых годах в СССР побывал знаменитый террорист Карлос. С ним любезно беседовали наши контрразведки, спрашивали о намерениях, держали под наблюдением, но не трогали. Вел он себя в Москве вполне лояльно.

Несомненно, МГБ ГДР можно отнести к наиболее эффективной, неосталинистски сориентированной полицейской организации в Восточной Европе. Ее тяготение к политическим установкам прошлого находило отражение и в высокомерной, оторванной от жизни позиции Хонеккера, и в поведении копировавшего его министра госбезопасности Мильке, и в общении с нами их нижестоящих товарищей.

Когда я впервые встретился с Вольфом и его первым заместителем Фруком, бывшим начальником уголовной полиции всего Берлина после войны, они с настороженным вниманием отнеслись к представителю «нового поколения», как выразился Фрук. Лед растопился, после того как в тосте я вспомнил слова Сталина, что образование ГДР явилось «поворотным пунктом в истории Европы и существование миролюбивой демократической Германии наряду с существованием миролюбивого Советского Союза исключает возможность новых войн» на континенте.

Как часть советских оккупационных сил, дислоцировавшихся на территории ГДР, КГБ располагал по соглашению с МГБ ГДР особыми привилегиями. В отличие от других стран Восточной Европы, где официальные представительства КГБ имели в среднем около дюжины офицеров, в берлинском аппарате их насчитывалось несколько сотен. В окружных управлениях МГБ также имелись советские представители, наблюдавшие за состоянием политической и оперативной обстановки на местах и культивировавшие на всякий случай неформальные отношения с провинциальными «чекистами».

В семидесятых годах представительство КГБ в Берлине получило статус Главного управления КГБ и превратилось в излюбленное место отсидки провалившихся разведчиков вроде генералов А.Лазарева, И.Фадейкина, Г.Титова или бывшего шефа Ленинградского КГБ, в прошлом секретаря обкома комсомола Шумилова. Старший персонал представительства получал часть зарплаты в твердой валюте и мог в любое время выехать в Западный Берлин за покупками, в кино или на рюмку мозельского с форелью. Из-за «стены» в ГДР приезжали агенты ПГУ из разных стран, лица, изучавшиеся КГБ и МГБ ГДР. Многие годы Берлин служил перевалочным пунктом и самым безопасным местом встреч, пока предпочтение не было отдано Вене и Хельсинки.

КГБ практически не вмешивался во внутреннюю жизнь республики (для этого достаточно было Международного отдела ЦК). Его устраивала информация, поступавшая официально от Мильке и частично перекрывавшаяся сведениями от доверительных источников в аппарате МГБ в Берлине и округах.

Некоторые члены руководства СЕПГ несколько раз намекали Мильке, что надо сокращать присутствие КГБ в стране, о чем в Москве, разумеется, знали. По этой причине готовились планы постепенного перемещения части персонала в культурные, экономические и внешнеторговые учреждения СССР на территории ГДР, совместные советско-германские предприятия, в штабы группы советских войск.

Не менее преданными социалистическому выбору, но более покладистыми, готовыми отдать все, чем они располагали, были болгарское Министерство внутренних дел и входившие в них автономно органы госбезопасности. Если Хонеккер втайне претендовал на роль самого верного защитника чистоты марксистского учения, то Живков «колебался вместе с линией» Кремля. Его верность Москве определяла и настроения в аппарате МВД, да и во многих слоях болгарского общества. Бывая неоднократно в Софии по делам, на зимних и летних курортах во время отдыха, включавшего не только осмотр достопримечательностей, но и охоту, я всегда чувствовал искреннее дружелюбие, исходившее от хозяев. Пожалуй, болгары даже слишком опекали своих старших славянских братьев. На охоте они норовили выстрелить за самого гостя, чтобы не позорить его случайным промахом. В одном угодье, желая сделать приятное гостю, они высыпали из мешка едва оперившихся фазанов и предложили тут же их застрелить.

Аналогично поступали они и со своими оперативными делами, раскрывая их, в отличие от немцев, полностью. Их возможности, однако, были скромными. Турция и Греция числились среди главных противников Болгарии, хотя наш интерес к ним не выходил за рамки обыденного.

Значительное внимание в своей деятельности болгарская разведка уделяла выходцам из страны, осевшим на Западе, и западным туристам, посещавшим Черноморское побережье. Болгары предложили содержать группу офицеров КГБ в Варне с тем, чтобы она с помощью местных органов госбезопасности могла подыскивать подходящих кандидатов на вербовку. (Об особом случае, связанном с просьбой Живкова физически устранить одного из своих политических оппонентов, рассказано ниже.)

Органы госбезопасности Чехословакии по стилю и содержанию работы во многом напоминали КГБ. Их разведывательный аппарат, однако, после 1968 года существенно ослаб в результате проведенной там чистки. Начальник разведки Милош Гладик постоянно ощущал давление со стороны гусаковской партийной номенклатуры, прежде всего министра внутренних дел Обзины и его заместителя Грушецкого, использовавших валютные ассигнования разведки в личных целях. Болезненный Гладик, частенько прибегавший к спиртному, чтобы заглушить тоску, не выдержал напряжения и скончался прямо в кабинете Грушецкого в восьмидесятом году.

По нашей инициативе ПГУ ЧССР создало у себя внешнюю контрразведку, и вскоре мы провели совместные оперативные игры. Одна из них закончилась разоблачением внедренного в агентурную сеть МВД ЧССР агента ЦРУ, бывшего гражданина Чехословакии. Побочным результатом этой игры стал арест в Москве еще одного агента ЦРУ, ответственного чиновника МИД СССР Огородника.

Прага и Карлови-Вари использовались нами как пункты встреч с интересующими КГБ лицами из числа эмигрантов, активистов сионистского движения. Здесь же проводились крупные совещания спецслужб стран Восточной Европы, Кубы и Монголии. В последнем таком совещании мне пришлось участвовать в апреле 1979 года; тогда советскую делегацию возглавлял зампред КГБ Виктор Чебриков.

Наши польские коллеги всегда выделялись своеобразием подходов и внешней безалаберностью в решении стоявших перед ними проблем. Их отличала от южного соседа повышенная агрессивность, акцент на диаспору, активное использование ее для добычи технологии и образцов по линии научно-технической разведки. Однако их оценки внутреннего положения в собственной стране грешили поверхностностью, что несомненно способствовало ускоренному политическому краху польской модели социализма. Несмотря на очевидные трудности в экономике, польская служба безопасности и разведка, кажется, не испытывали недостатка в финансировании. Желтый «мерседес» всегда был наготове для советского гостя, поездки в Ченстохов, Краков, Гданьск, Катовице сопровождались обильными угощениями, везде царило радушие с налетом залихватской удали. Начальник разведки, а позже министр Мирослав Милевский, подростком воспитывавшийся как сын полка в советской воинской части, сохранил все достоинства национального характера, однако хорошо усвоил советский стиль доклада высшему руководству страны, настроенный на смеси правды, полуправды и лжи.