Олег Калугин - Прощай, Лубянка!

Андропов жил в такое время, когда в стране никто не помышлял о гласности. Пресса считалась подспорьем партии, журналисты — ее верными слугами. Как руководителю крупного управления, мне приходилось прибегать к помощи печатных органов для продвижения различных материалов, и всякий раз, обсуждая проект той или иной статьи, Андропов цинично говорил о журналистах как о подмастерьях, готовых к любой стряпне, изготовленной по заказу КГБ. Он отмахивался от навязчивых услуг видного автора детективного жанра, называл «болтуном» редактора популярной еженедельной газеты, придирчиво изучал деловые характеристики модного публициста, примеряя его способности к выполнению очередного ответственного задания КГБ. Он выбирал лучших для исполнения воли партии и своей собственной. Но, пожалуй, самый важный выбор он сделал из среды партийных аппаратчиков. Одного из них — Егора Лигачева — Андропов назвал «находкой для партии», другого — Михаила Горбачева — обозначил своим преемником. Как две стороны одной медали, эти политические деятели послеандроповской эпохи попеременно бросали свой отсвет на бурные процессы, охватившие общество в 80-е годы. С их именами немало было связано в моей жизни в последующее десятилетие, после отбытия к месту новой службы в Ленинград.

Но и вдали от суетных дворцов,

от их шпионов, ложных мудрецов

напрасно я ищу покой и счастье….

И. Гёте

Когда увидишь смерть мечты желанной,

ты должен умереть иль стать еще сильней.

Э. Ростан

Сердечные проводы на вокзале. Дружеские объятия близких и дорогих людей. Они желают мне скорого возвращения, они верят в меня, верят, что Андропов направляет меня в Ленинград, руководствуясь благими намерениями подготовить замену дряхлеющему начальнику Ленинградского КГБ. Они не знают, что я еду в ссылку, почетную, хлебную, но ссылку. Не знаю об этом и я.

В двухместном купе «Красной стрелы» я долго не мог заснуть. Мысли беспорядочно перескакивали с одного на другое, возвращались к недавнему прошлому, к незавершенным делам, несостоявшимся встречам. Я чувствовал, что в моем неожиданном перемещении таится какая-то загадка. То, что Андропов сказал на прощание, успокаивало, но и в его словах сквозила какая-то недоговоренность.

При чем тут дело «Кука»? Разве я не получил личного согласия Андропова на пересмотр судебного приговора? И разве не очевидно, что путем фабрикации внутренние органы КГБ хотели «закрыть» затянувшуюся на многие годы разработку «Кука» как американского шпиона?

Накануне моего отъезда в кулуарах ПГУ высказывалось мнение, что меня «убрали» из разведки за побег в Токио сотрудника резидентуры Левченко. Другие утверждали, что причина перевода во внутренний аппарат кроется в измене Аркадия Шевченко, которого «просмотрело» Управление «К», и я, как начальник, должен нести ответственность за это. Кое-кто добавлял, что Андрею Громыко донесли содержание моего выступления в Высшей школе КГБ, где я упрекнул министра в попытке защитить своего бывшего помощника и не допустить его откомандирования из США, несмотря на демарши КГБ.

Все эти доводы, подлинные и мнимые, я отвергал как несущественные. На фоне общих результатов работы Управления они выглядели неубедительно. Да, мы не всегда были на высоте. Но все познается в сравнении. За семь лет руководства Управлением удалось сколотить крепкий коллектив, способный решать любые задачи. Агентурный аппарат Управления утроился; мы располагали своими людьми почти в 50 разведывательных и контрразведывательных службах иностранных государств. Ежегодный прирост агентуры составлял несколько десятков человек, чем не могло похвастаться ни одно другое подразделение разведки. За семилетний срок предотвращено более 400 провалов работников и агентов ПГУ. Разоблачено более 200 подстав противника. Добыты многие тысячи секретных документов, в том числе шифровальные материалы иностранных спецслужб. Только внутренняя контрразведка КГБ получала от нас в среднем по 3,5 тысячи информационных сообщений в год. Полтора миллиона инвалютных рублей, добытых агентурным путем, внесены Управлением в Госбанк СССР.

Нет… в рабочей части положительный баланс явно складывался в мою пользу.

Значит, надо искать причины в другом. Может быть, личное поведение? Оно не всегда было безупречным, но ни разу я не попадал в ситуацию, за которую потом пришлось бы стыдиться и краснеть.

И опять мысли возвращались к «Куку». Он сказал, что следователей очень интересовала моя персона. Не был ли я завербован ЦРУ через «Кука»? Как мы познакомились? Сколько раз встречались? Странные вопросы задавали чекисты из Московского управления КГБ. Они как будто искали компрометирующие меня материалы. Зачем? Разве мой послужной список не достаточно полно отражает, что и когда я сделал в интересах КГБ? Разве вся моя жизнь не являет пример верного служения государству и партии?

Утром с красными от бессонницы глазами я стоял у окна вагона, вглядываясь в пробивающиеся сквозь дымку силуэты родного города. Через несколько минут я ступлю на землю, с которой расстался почти четверть века назад. Как она меня встретит?

Я слышал в Москве дурные отзывы о своем будущем начальнике. И хам он, и солдафон, и невежда. Личного общения у меня с ним практически не было, хотя в 1974 году он прислал мне по открытому телеграфу поздравление с присвоением генеральского звания, а позже по моей просьбе помог устроить мать Людмилы в больницу. Зная свою способность находить общий язык с разными людьми, я не очень беспокоился за предстоящую встречу с генерал-лейтенантом Даниилом Носыревым.

Я предстал перед его очами на следующий день. Суровый, надутый, официально холодный, он важно протянул мне руку и произнес какие-то положенные для таких случаев слова. По выражению его лица, сухому приветствию я понял, что меня ждут нелегкие времена. Его поведение резко контрастировало с манерами всех начальников, которых мне приходилось встречать раньше. Возможно, в этом чиновничьем самодовольстве проглядывал провинциализм Носырева, его низкая общая культура. Ведь его образовательный уровень ограничивался друхгодичной партийной школой. А может быть, он что-то знал о причинах моего перемещения в Ленинград и заранее занял позицию начальственной неприступности, дабы отбить у меня охоту переходить границу, отделяющую руководителя от подчиненного?

«В ваши обязанности будет входить кураторство всех райгораппаратов области, информационно-аналитической службы и отдела внутренней безопасности, — сказал Носырев. — Кроме того, вы будете представлять КГБ на комиссии обкома по выездам за границу. Поскольку в вашем ведении ряд пограничных районов, держите плотный контакт с руководством погранвойск. Я понимаю, что вам хотелось бы курировать работу ленинградской разведки, но этот участок обычно закрепляется за начальником Управления. Так что не взыщите. Пока поживите в гостинице обкома партии, потом вам подыщут квартиру. Кстати, почему вы приехали без жены?»