Всеволод Овчинников - Калейдоскоп жизни

В процессе активной медитации легче переходить от логического мышления к образному. А это, в свою очередь, позволяет через подсознание управлять своей жизненной силой, которая в китайской философии и медицине носит название «Ци».

В одном из монастырских храмов настоятель показал мне старинную фреску. На ней изображены монахи, выполняющие различные упражнения с целью обрести «шесть гармоний». Первые три ступени этого пути требуют координации рук и ног, локтей и коленей, плеч и бедер.

Но чтобы подняться выше, нужно овладеть искусством еще трех, уже не внешних, а внутренних гармоний: сердца и разума, разума и духа, духа и силы. Обычный человек действует по формуле «разум — сила». Но если волевой импульс сначала воспламеняет дух («Ци») и концентрирует его в нужном месте, сила многократно увеличивается. Именно монахи школы Чань добавили к владению телом умение управлять духом, перераспределять жизненную энергию, что неизмеримо увеличивает физические возможности человека. В этом и состоит суть загадочного искусства «цигун», что я перевел бы как «усердие духа». Ушу — это техническая сторона боевых искусств. А вот ушу плюс цигун — это уже «одухотворенная борьба», которую называют «кунфу».

Владея вершинами мастерства цигун, можно даже уменьшать силу тяжести. Мне продемонстрировали такой феномен сверхлегкости. Два стула поставили спинками друг к другу на расстоянии около метра. Этот проем перекрыли полосой папиросной бумаги. Двое мужчин сели на стулья, прижав края ленты своим весом.

Девушка отнюдь не хрупкого сложения взялась за спинки стульев, сделала стойку на руках, осторожно ступила сперва одной, а затем другой ногой на провисшую папиросную бумагу и распростерла руки. Видел я и мастера цигун, который вставал на четыре куриных яйца, накрытых прозрачным пластиком, а потом давал проверить хрупкость их скорлупы.

По просьбе настоятеля монахи показали мне в молельном зале свое искусство. Наставник положил на голову ученика четыре кирпича. И с размаху ударив пятым, разбил их на куски. Потом он разделся до пояса и попросил меня бить его стальным прутом толщиной с палец. Мои робкие удары вызвали смех. Ученики с азартом взялись за дело сами. Они хлестали учителя и по плечам, и по спине, и по животу, и по самому уязвимому месту — левому боку.

В завершение показа принесли доску, из которой, как щетина из щетки, торчали шестидюймовые гвозди. Монах улегся на их острые концы. Сверху положили свернутое одеяло, а на него — метровую каменную плиту и принялись бить по ней молотами, пока не раскололи. После этого на спине человека остались ряды красных точек, но кожа нигде не была проколота.

— В отличие от наших предков мы разучились обращаться к своему подсознанию. А если не использовать заложенные в человеке способности, они угасают. С помощью цигун можно выявить резервы человеческого организма, не только физические, но и интеллектуальные, — пояснил мне исследователь цигун профессор Янь Хай.

По его словам, у каждого из нас есть прирожденный «Ци» — потенциал жизненной энергии, полученный в утробе матери. Он дополняется обретенным «Ци» за счет дыхания и питания. Чем лучше хранит человек эти запасы, тем медленнее он старится. В этом и состоит цель Цигун. На высших ступенях этого мастерства можно обрести способность не только сохранять, но и наращивать свою жизненную энергию и направлять ее вовне, чтобы исцелять больных.

После посещения монастыря Шаолинь многие таинственные явления, которые удивляли меня в дальних странах, вроде бы выстроились в какую-то систему. Если резервы организма столь огромны и могут быть подвластны человеку, становится понятнее, как цыган ходит по раскаленным углям, индийский йог проглатывает острый клинок кинжала, а филиппинский лекарь голыми руками удаляет жировики и снова смыкает живые ткани. Если человек действительно может управлять своим духом, то есть — вдумаемся в это слово — воодушевлять себя, нам ясно, что имеется в виду, когда спортсмен «в ударе», у циркача появляется «кураж», на поэта или композитора «находит вдохновение». Если усилиями воли можно не только генерировать, но и передавать жизненную энергию другим людям, стимулировать у них процессы саморегуляции, то объяснимы особые способы исцеления. Сколько раз человечеству казалось, что наука до конца постигла законы природы, раскрыла все тайны окружающего нас мира! И все-таки остается еще немало непознанного. Как тут не вспомнить Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

Случилось так, что перед моим тридцатилетием, осенью 1956 года, меня в Китае едва не расстреляли, приняв за диверсанта.

Накануне 8-го съезда компартии Китая я решил посетить революционную столицу Янань на Лессовом плато. Там почти двумя десятилетиями раньше, сразу после Великого похода, собирался предыдущий 7-й съезд КПК. Добраться туда было трудно. Зато побывал в пещерах, где жили руководители китайской революции и представитель Коминтерна со своим радистом, где когда-то начинало работу агентство «Синьхуа». Словом, собрал материал для очерка «От Янани до Пекина».

Уже собирался в обратный путь, когда местные власти сообщили, что мне, по-видимому, предстоит задержаться в Янани еще на неделю. Синоптики предвещали ливневые дожди, и ездить на автомашине по Лессовому плато становилось опасно.

Лесс в излучине Хуанхэ образовался из древних илистых отложений Желтой реки. Места тут засушливые, но когда муссон приносит дожди, почва превращается в кисель и легко вымывается водяными потоками. Так и возник здешний экзотический ландшафт, напоминающий знаменитый каньон Колорадо — плосковерхие холмы, изрезанные глубокими ущельями. По их почти отвесным склонам вьются проселочные дороги. Строить их, как и пещерные селения, легко. Но стоит пройти дождю, повсюду начинаются оползни.

Задержаться в Янани еще на неделю я категорически не мог. Это означало бы опоздать на 8-й съезд КПК, на который должна была прибыть делегация КПСС, включающая моего главного редактора. Поэтому решил положиться на русский авось: ехать-то меньше трехсот километров, на европейских автострадах вообще не расстояние.

Кроме водителя, нас в джипе было трое: собкор «Жэньминь жибао» в провинции Шэньси, оператор китайской кинохроники и я. Примерно половину пути успели проскочить до дождя. Но как только стемнело, небеса буквально разверзлись, хлынули потоки воды. Наш джип накренился, будто салазки, и заскользил по склону. Я навалился всем телом на китайского коллегу.

Выбравшись наружу, порадовались: целы и невредимы. Водитель сказал, что до рассвета останется в машине, а мы принялись карабкаться по обрыву. Это было похоже на кошмарный сон. Проползешь по грязи метров пять вверх — и снова срываешься вниз. Наконец, зашагали в кромешной тьме по кромке дороги. В Китае деревни разбросаны густо: едва скрывается из виду одна, показывается другая. Но на Лессовом плато мы брели добрых пару часов, пока не услышали собачий лай.