Евгений Анисимов - Елизавета Петровна

Неудивительно, что дворец напоминал проходной двор, и это раздражало государыню, проводившую в танцах всю ночь и засыпавшую лишь под утро - а именно тогда начиналась работа придворных служителей. И вот появляется указ: «Чтоб под залою, в проходных сенях поставить двух часовых, им приказать, чтоб в тех сенях нечистоты отнюдь не было, також ходящих теми сеньми людей мочиться и лить помои отнюдь не допускать, також и чтоб шуму и крику от проходящих людей не было» (Журнал, с.210) . Также раздражали государыню «шум и резвости» дневальных пажей в «предпочивательных покоях», где те - в сущности, дети - вероятно, устраивали шумные игры (Именные указы - 2, с. 555). Не было порядка и в дворцовых садах. В 1749 году государыня распорядилась: «В саду соизволила указать у яблонных дерев поставить часовых с таким приказом, чтоб, кроме кавалеров и дам, рвать яблок без садовника и его подчиненных никого не допускать». О том же был предупрежден часовой, стоявший на крыльце у покоев государыни во время пребывания Елизаветы Петровны в Москве: «Чтоб смотрел стоящих… черемух и щипать никого не допускал» (Журнал , с.150, 210) .

Не терпела государыня и табачного дыма. Об этом в 1749 году был дан особый указ, «дабы при дворе Ее императорского величества табаку отнюдь никто курить не дерзал». В том же указе вновь подтверждалось, чтоб «никого в серых кафтанах и лаптях подлого народа пропускать не велеть, кроме работных людей» (Журнал, с.189) . Это объяснялось не только тем, что вид лаптей и армяков оскорблял взор императрицы Елизаветы, но и тем, что такой человек мог быть представителем неугомонного племени челобитчиков - отчаявшихся просителей. Эти несчастные люди в поисках справедливости и правды, где ползком, где бегом пробирались со своими бумагами в сады, рощи и прочие места, где прогуливалась государыня, и с криком валились к ней в ноги. Для каждого русского государя челобитчики, как и регулярные недоимки, становились большой неприятностью, и каждый из русских царей от души ненавидел их и всячески старался не допустить их появления. Обязанность караульных солдат Елизаветы состояла в том, чтобы «наиприлежнейше смотреть, чтоб не могли быть допущены, паче чаяния до ее величества челобитчики». Угрозой их «набегов» объясним и указ 1749 года, которым императрица «соизволила указать, чтоб в Перовые рощи (Перово под Москвой. - Е.А. ), також и близ оных посторонних людей для гулянья також и челобитчиков никого не допускать». В том же журнале генерал-адъютантов есть сведения и о том, как вылавливали в роще все же просочившихся туда челобитчиков (Журнал, с.86, 151) . Императрице редко удавалось покинуть дворец без того, чтобы под ноги лошадям царской кареты не бросился очередной бедолага, а наиболее отчаянным и хитрым просителям удавалось проникать даже в самый дворец, подкупив часовых, что рассматривалось как государственное преступление.

Но случались и забавные челобитчики. В 1753 году Елизавета получила челобитную костромской помещицы Анны Даниловны Ватазиной, жены товарища воеводы Максима Ватазина, уволенного из гвардии прапорщика. Ватазина приехала добиваться для мужа-недотепы майорского чина. Она обивала пороги многих учреждений, так примелькалась всем сановникам, что сенаторы (как она писала) «все отходят смешком», а Петр Иванович Шувалов, к которому она, вероятно, не в первый раз пыталась подойти со своей нижайшей просьбой, прогнал надоедливую просительницу: «Гневается и я испужалась и прозьбы своей не докончила». Но возвращаться ни с чем Ватазина не хотела: «А мне без ранга и мужу моему показатца нельзя». Императрица оставалась последней надеждой упорной провинциалки, которая не пожалела для государыни самого дорогого, что у нее было: «Умилься, матушка, надо мною, сиротою, прикажи указом, а я подвезу Вашему императорскому величеству лучших собак четыре: Еполит, да Жульку, Жанету, Маркиза…» Притом, чтобы окончательно убедить императрицу, Ватазина добавляла: «Мужа моего знают, дураком не назовут».

Впрочем, зная, что просьба ее может не дойти до государыни, Ватазина написала письмо и первой даме двора Мавре Шуваловой, слезно прося ее напомнить государыне о ее беде. Однако это письмо ставит под сомнение чистоту помыслов костромской прапорщицы: «А что, государыня-матушка, касается до собак, то истинно кой час приеду в Кострому, Жулию вам пришлю, а Иполита, матушка, обещала я его превосходительству Василью Ивановичу Чулкову. Еще же, милостивая государыня-матушка, муж мой пишет ко мне: достал такого славного кобеля, которого по всей Костроме лучше нет, и тем вам услужу… Не оставь бедной просьбы, чтоб я бедная, приехала в Кострому вашей высокою милостию во славу, а не посмешище…» Кому еще из высших сановников империи были обещаны костромские собачки, неизвестно, но под конец письма следует «страшная угроза»: «А ежели вы, государыня-матушка, милости не покажите, то, приехавши в Кострому, всех собак переведу и держать их у себя не буду, коли они, проклятые, бещасны» (Черты нравов, с.189) .

Во дворцах Елизаветы, да и ее знатных сановников жить было неуютно. Екатерина II пишет о дворцах, в которых ей приходилось жить, как о бестолково спланированных помещениях, большей частью проходных; по их залам гуляли страшные сквозняки. В щели в стенах, в окна и двери, через прогнившие переплеты окон прорывался студеный мороз. Летом в дворцовых покоях было невыносимо душно, зимой дымно от неимоверно чадящих печей.

Многие здания строились второпях, из плохих материалов. Екатерина II описывает, как однажды она и ее муж - наследник престола Петр Федорович - чуть было не погибли ночью в Гостилицах под Петербургом, в роскошном доме графа Алексея Разумовского. Гости спаслись только благодаря бдительности часовых, вовремя заметивших, как начинает скрипеть и медленно разваливаться огромный дом. «Едва мы, - пишет Екатерина, - переступили порог, как дом начал рушиться, и послышался шум, похожий на то, как когда спускают корабль на воду». Осевшее здание раздавило своими обломками шестнадцать слуг, спавших в его нижних помещениях.

Нередко случались и пожары в дворцовых помещениях. Их причиной, как правило, становились неисправные печи или небрежность истопников и слуг. Не раз и не два слуг предупреждали, «чтоб стерегли от огня и в окна головень и угольев с огнем выкидывать никого не допускали», но все напрасно - в 1753 году от такой головни загорелся и со всем добром погиб в пламени Яузский дворец цесаревны. Если истопники рано закрывали трубы (чтобы лишний раз не беспокоить господ и самим не торчать в прихожей), то у господ открывалась возможность досрочно отправиться на тот свет от воздействия угарного газа. Как вспоминает Екатерина, печи были до того стары, что когда их топили, насквозь был виден огонь - так много было щелей, и дым наполнял комнаты, у нас у всех болели от него голова и глаза» (Екатерина, 1907, с.348) .