Игорь Ильинский - Сам о себе

Пожалуй, на этом опыте с вовлечением зрителей в действие и было покончено.

Насколько я помню, в дальнейшем Мейерхольд не вовлекал зрителей в «игру».

Мне кажется, что есть здоровое зерно и в этой мейерхольдовской выдумке. И жаль, что подобные опыты не продолжались, а может быть, в театре будущего найдется место и для «игры зрителей».

Вахтангов писал в своем дневнике о Мейерхольде: «Каждая его новая постановка – это целое направление в театральном искусстве».

Мейерхольд в первый период своей деятельности бурно и стремительно указывал эти направления, щедро рассыпал эти возможности перед зрителем и театральными деятелями, открывал богатые перспективы для развития нового, советского театра. Вместе с тем сам он не останавливался ни на одном из направлений, не избирал себе точного пути, а продолжал бесконечно экспериментировать и на пути этих экспериментов ошарашивать и удивлять зрителей.

Часть зрителей была благодарна Мейерхольду за новый театр, часть зрителей, даже зрителей передовых, была раздражена, отворачивалась от его театра, ей претила не только абсурдная нелепость, с ее точки зрения, некоторых новшеств, но и плакатность, непривлекательная неуютность его постановок, то есть то самое, что мешало на первых порах воспринимать и Маяковского.

Самым важным и справедливым укором Мейерхольду была, на мой взгляд, опасность недооценки главного и незаменимого лица в театре – актера. Стиль плакатного, площадного театра требовал грубых, примитивных средств от актеров, стирал их индивидуальность, требуя только громкого и отчетливого голоса, слепого воспроизведения режиссерских мизансцен или трюков. Мейерхольд, разумеется, знал цену актеру на сцене. Он не мог не почувствовать намечающегося изъяна. Уже в «Мистерии-буфф» в какой-то степени актер стал что-то значить на сцене.

Перед Мейерхольдом, по-видимому, встал вопрос о воспитании актера, о создании своей актерской и режиссерской школы.

Репетиции «Мистерии-буфф» начались в первые весенние теплые дни 1921 года.

Только что стаял снег в саду «Аквариум» и только-только просохли дорожки сада. Весело светило весеннее солнце. И вот необычное начало. Первые репетиции «Мистерии-буфф» идут в саду «Аквариум». Все без шапок и без пальто. Весенний ветерок бодрит нас, и без того радостных и возбужденных.

– Ну, вот нам и суждено все же встретиться, – говорит мне Маяковский, вспоминая о моей просьбе написать куплеты для Вун Чхи в «Гейше». – Теперь уж как следует поработаем. Вот видите, даже лучше получилось, чем если бы мы с вами начинали с «Гейши». Мейерхольд нам поможет.

Тут же на песочной площадке Мейерхольд, беспрестанно советуясь с Маяковским, начинает мизансценировать первые сцены «Мистерии-буфф».

Я получил роль немца и вскоре наизусть жарю монолог, по-актерски, с акцентом. Оба – и автор и режиссер – довольны мною. Я также счастлив. Счастлив тем, что выходит монолог, что радостно улыбаются и любимый поэт и начинающий становиться любимым мастер. Так мы называли Мейерхольда. Счастлив молодым солнечным утром, счастлив тем, что чувствую, как судьба выводит и сталкивает меня с теми, в кого я верю, с которыми я страстно хочу работать.

Счастлив тем, что слышу, как зычно говорит Маяковский Мейерхольду: «Ильинский хорош!» Даже Ярон, специально приглашенный на роль меньшевика, не может сразу затмить меня. А роль меньшевика великолепна!

И вот моя роль, состоящая из одного монолога, уже позади, все уже кончено. Роль же меньшевика, идущая через всю пьесу, только начинается. Вот рождается прекрасная мизансцена для Ярона, который раздирается между красными и белыми, вот он подбрасывает еще «фортель»... Все смеются. И, что таить, я думаю: «Эх, почему же я, так стремившийся к Маяковскому, играю маленькую роль немца, а соглашателя (меньшевика) дали Ярону, да еще пригласили со стороны. Какая роль! Как мне бы хотелось ее играть». Вместе с тем я понимаю и мне нравится, что пригласили Ярона. Ярон – один из любимых артистов Москвы. Он очень популярен. Ясно, что «Мистерия-буфф», Маяковский – Мейерхольд – Ярон – это сочетание сразу привлечет внимание и сделается сенсацией всей театральной Москвы. Я понимаю, почему любят Ярона Маяковский и Мейерхольд. За его гротесковую яркость, граничащую иной раз с эксцентризмом, за его мастерство чеканки движения, танца, за буффонность. За это же люблю его и я. Правда, и Маяковский и Мейерхольд закрывают глаза на некоторые его недостатки. На некоторую грубоватость, граничащую подчас с пошлостью, да порой вульгарные отсебятины. Но тут-то, под их руководством, и этих недостатков не будет – они их не допустят.

Репетиции идут энергично и непрерывно. Вот они уже перенесены на сцену. Вот уже построен глобус – земной шар (или, вернее, его верхняя половина), построены мостики к нему и помосты вокруг, где будет происходить действие. Маяковский сам работает с художником Киселевым и во всем является душой дела. Дней двенадцать остается до премьеры.

В один из таких горячих дней, перед премьерой, Мейерхольд подозвал меня к режиссерскому столику, за которым он сидел вместе с Маяковским.

– Ильинский, вы будете играть соглашателя, – сразу огорошил меня Маяковский.

– ??

Видя мое неподдельное удивление, Мейерхольд добавляет:

– Да, да, мы решили, что вы должны играть меньшевика.

– Как, – удивился я, – осталось две недели, Ярон прекрасно репетирует.

– Да, но, во-первых, он не может дать нам всего своего времени, а во-вторых, все же он вносит в новый стиль спектакля какую-то уже набившую оскомину опереточность.

– А что?! – громыхает Маяковский, – что, вы трусите, что ли? У вас лучше выйдет. Успеем. Но вы и немца будете тоже играть. Первый монолог прочтете, а потом быстро оденетесь в меньшевика. Обязательно, Всеволод, немца только он должен играть. А продолжать роль немца будет другой актер. Будут два немца. Герр немец 1 и герр немец 2.

– Конечно, – подтвердил Мейерхольд. – Мы для вас за кулисами, как у трансформаторов, поставим трех одевалщиков и гримера. В двадцать секунд вы станете меньшевиком и первые слова начнете говорить за кулисами.

Роль меньшевика начиналась сразу после монолога немца. Судьба, как видите, благоприятствовала мне и поставила передо мной новую задачу.

Помог мне, конечно, и Ярон, проведший немалую работу над ролью, облегчая этим задачу и режиссеру и мне, новому исполнителю. Как оказалось, он должен был ехать в Ленинград и выступать там в оперетте. Кроме того, как он потом мне рассказывал, он не очень верил в успех нашего предприятия.