Елена Арсеньева - Репетиция конца света

– Ка-ак?!

Этот странный звук, напоминающий не то пронзительное аханье, не то хриплое карканье, вырвался из груди Зернова. И тут же он испуганно прихлопнул себе рот, сообразив, что произошло, и вмиг оценив все коварство Воропаева.

Этот парень подставился нарочно! Все продумал, все рассчитал и взял их на пушку! Не он лох из лохов, а они, Зернов с Поляковым. Вернее, Поляков с Зерновым, потому что это была именно задумка Полякова: поставить засаду в Ольгине, рядом с цыганским притоном. А ведь Зернову сразу эта затея казалась нестоящей. То есть не вдохновляла она его, внушала какое-то смутное опасение. Но он так привык, что Поляков всегда прав... он просто не осмелился не то что возразить, но даже выразить неудовольствие. И вот что из этого вышло. Ну уж не-ет, впредь Зернов никогда не станет слепо соглашаться со всем, что будет предлагать Поляков. Впредь он всегда будет иметь собственное мнение. Впредь он...

Зернов расправил плечи, уничтожающе посмотрел на поникшего Полякова – и внезапно до него дошло, что означала эта поза, которую он никак не мог расшифровать. Не мог – а теперь смог.

Она означала, что впредь с ними может произойти нечто совсем иное. Не то, о чем мечтает, чего хочет Зернов, а мечтал он приобрести власть над ситуацией...

Штука в том, что ситуация неудержимо выходила из-под контроля.

Внезапно Поляков резко дернулся, повернулся... и пузырь лопнул во второй раз, когда в руке отшатнувшегося Воропаева невесть откуда появился пистолет.

– Не надо, не надо, – заговорил Воропаев с примирительными интонациями. – Разговор записан здесь, – он похлопал себя по груди, а потом махнул куда-то в сторону, – и в машине, которая сейчас стоит за квартал от нас. Туда идет прямая трансляция, там сидят мои люди. И сразу, чтобы пресечь всякие глюки с вашей стороны: разрешение на ношение оружия у меня имеется. А также на прослушивание и запись частных и даже некоторых служебных разговоров. Люди, которые меня сопровождают, работают в той же фирме, что и я, они облечены соответствующими полномочиями. Запись нашего разговора вполне может быть использована на суде, и даже, – он ослепительно улыбнулся Полякову, – даже ваш братец-прокурор со своими связями вряд ли выручит вас: нападение на невиновного человека, подтасовка обвинения, превышение служебных полномочий, словом, да еще и вымогательство взятки, да еще не просто вымогательство, а ее получение... Кстати, если вам интересно, могу сказать о себе следующее: я работаю в достаточно серьезной фирме, которая имеет на вооружении самую изощренную съемочную технику. Поэтому факт моего задержания и пересчета денег зафиксирован на пленку. Спокойно! – выставил он вперед левую ладонь (в правой руке по-прежнему весьма профессионально держал пистолет). – Это не фиксирующая, а передающая камера, сигнал принимается в той же машине, где идет аудиозапись.

– И деньги, конечно, меченые... – простонал Зернов, на что Воропаев ответил обаятельной улыбкой.

– Боже ты мой, боже ты мой!.. – Зернов взялся руками за голову и принялся вертеть ею, словно решил открутить за ненадобностью: на что-де она ему нужна, такая бестолковая, бесталанная головушка?! Нет, надо же так влипнуть... Так не распознать подставу...

А вообще, если честно, странно не это. Странно другое: что столько сил неизвестной конторы брошено против двух каких-то никчемных ментов.

Или конкурирующая фирма собирает компромат на нового, недавно назначенного министра внутренних дел, как известно, ставленника САМОГО, и тралит даже мельчайший планктон, не упуская при этом и крупную рыбку?

Зернов поразился собственной логике, а также образности мышления и покачал головой уже не с отчаянием, а как бы с восторгом. От восхищения собой, таким умным, у него даже слезы на глазах просохли, и он разглядел, что Поляков больше не напоминает ком непромешанного теста, а напряженно, недобро смотрит на Воропаева и подобрался так, словно намерен кинуться на него, забыв о стволе, который противник направляет ему прямо в грудь.

И голос Полякова прозвучал резко, словно выстрел:

– Зачем тебе нужен мой брат?

Мгновение Воропаев смотрел на него пристально, потом улыбнулся, убрал пистолет и выставил ладонь, будто для рукопожатия:

– Поговорим?

– С тобой говорить?! – так и взвился Зернов. – О чем с тобой говорить?! Плюнь ему на поганую ручонку, Поляков! Слышишь?! Плюнь!

– Заткнись! – не поворачивая головы, проговорил Поляков – словно камнем в напарника швырнул.

Зернов умолк, словно этот камень попал-таки ему в широко раскрытый рот.

– Я отключил аппаратуру, – сказал Воропаев. – Все, что будет сказано сейчас, – не для протокола. Можешь поверить.

Поляков вздохнул:

– Верить-то я, может, верю. Но не понимаю.

– Сейчас объясню. Только для начала скажу: если сговоримся... если ты и твой брат поможете мне, все записи, как видео, так и аудио, будут уничтожены. Более того: деньги... кстати, не помеченные, – бросил он в Зернова еще один камушек, – останутся у вас. И в дополнение к этому твой брат получит не слабый гонорар.

– Тут вот какая штука, – пояснил Поляков. – У нас с братом отношения поганые, хуже некуда. И если я стану просить его кого-то тащить, он просто из вредности ни за какие коврижки, ни за какие баксы не согласится. А если он узнает, что я прокололся, только посмеется: я, мол, тебе говорил! Вот такие у нас семейные сложности. Я – продажная тварь, он – шибко принципиальный. В семье, как говорится, не без урода. Только вот вопрос: кто из нас конкретно этот самый урод?

– В генетике я слабо разбираюсь, в патологиях всяких – тоже, – усмехнулся Воропаев. – Одно скажу: тащить-вытаскивать твоему братцу никого не придется. Но я дам ему пять тысяч баксов за одну информацию...

– Пя-а-ать... – выдохнул Зернов, а больше ничего сказать не мог.

– Именно так, – кивнул Воропаев.

– Информация, надо полагать, закрытая? – угрюмо спросил Поляков, снимая фуражку и нервно поводя ладонью по стриженной ежиком, вспотевшей голове и вновь нахлобучивая фуражку.

– Да уж наверное! – хмыкнул Воропаев.

– Дохляк почти стопроцентный, – уныло сообщил Поляков. – Но... спросить-то хоть можно, о чем речь идет?

– В обмен на слово, что ты попробуешь уговорить брата.

– Я так понимаю, в противном случае все свои записи ты пустишь в ход? – полюбопытствовал Поляков со скучающим видом, как бы для очистки совести, потому что ответ явно подразумевался сам собой.

– Пущу, пущу! – кивнул Воропаев. – Можешь не сомневаться.

– Для тебя это так важно? А впрочем, чего я спрашиваю? Будь оно иначе, разве ты швырялся бы деньгами направо и налево?

– Логично, – согласился Воропаев. – Да, для меня это очень важно. Более чем. Вопрос жизни и смерти. Вернее, именно смерти...