Борис Малиновский - Путь солдата

– …Два снаряда, беглый огонь!

Над рекой пронеслись снаряды, долетели звуки выстрелов, но разрывов мы не услышали. Лейтенант подал новую команду. Заканчивая, громко крикнул: "Огонь!" Связист быстро повторил. Не успел я подумать, что командир взвода командует слишком громко – немцы на том берегу Волги могут его услышать, как над нами раздался оглушительный свист, и впереди, совсем рядом, разорвались наши снаряды. Я и лейтенант свалились на землю одновременно.

Готовить данные для стрельбы мы умели. Решили: пока командир взвода не напрактикуется стрелять, придется проверять его. Хоть он у нас вроде и молодец, а вот что натворил – и себя и нас чуть не укокошил!

Вообще-то, эти три дня на нашем участке было очень тихо. Мы даже сумели помыться в "бане", наспех построенной прямо на огневой. Предприимчивый начальник штаба дивизиона соорудил ее из землянки. Пар получался от нагретых камней, вместо таза для воды приспособили кухонное ведро. В "баню" надо было залезать на четвереньках, а мыться на корточках. Зато я навсегда запомнил чувство небывалого, острейшего наслаждения, когда впервые за четыре месяца войны моей кожи коснулась горячая вода с мылом, очищая ее от накопившихся пота и грязи!

Вероятно, все, кто побывал на фронте, помнят, как при каждом удобном случае – а они были не так-то часты – солдаты радовались любой возможности смыть походную грязь, умыться, ну, а уж попасть в баню, пусть походную, наскоро построенную, было истинным блаженством!

В начале ноября дивизион перебросили на другой участок Волги, ниже по ее течению. Река служила нейтральной полосой. Везде лежал глубокий снег. Морозило. Прибрежная часть реки покрылась тонким льдом. Мы выбрали НП между деревьев могучего соснового леса, выходившего на высокий обрывистый берег, немного в стороне от небольшой деревни, вырыли окоп, траншеей соединили его с блиндажом. С другой стороны Волги находилось село, посредине которого возвышалась церковь.

Новый командир батареи лейтенант Варягин в первый же день сделал пристрелку по церкви, считая, что там может находиться наблюдательный пункт немцев. Выполнил он это мастерски: четвертым снарядом попал в колокольню.

С немецкой стороны ответа не последовало. Село словно вымерло.

Варягин понравился мне н разведчикам с первого дня. Был он немногословен, сдержан, смел. По дороге сюда он и я должны были пройти через деревню, тесно прижатую к Волге, отлично просматриваемую с другого, занятого гитлеровцами берега. Шел минометный обстрел, посвистывали редкие пули. Разрывы мин возникали беспорядочно, то приближаясь, то уходя далеко от нас. Шагая посередине улицы, Варягин не кланялся осколкам, даже тем, что шипели совсем рядом. Я шел за ним, думая, что мог бы он идти и побыстрее и не очень выставлять себя напоказ фашистским воякам. Была ли это беззаботность молодости, неопытность и необстрелянность или лихость, желание показать, что двадцатилетний комсомолец Игорь Варягин, только что назначенный командиром батареи, не трус,- судить не берусь. Наверное – все вместе взятое.

Нашему дивизиону была поставлена задача – оборонять участок левого берега Волги – километров двадцать. А, кроме нас, других войск не было! Каждая из трех батарей отвечала за 6-7 километров лесного берега.

– Враг должен думать, что весь берег и днем и ночью под тщательным наблюдением,- сказал Варягин,- это значит, что мы не должны пропустить ни одного солдата, ни одной машины, открыто идущих или едущих по деревне, ни одного ночного огня и звука! Будем сразу же обстреливать – такой приказ командования!

Мы старательно исполняли свое дело: круглосуточно дежурили на НП, делали вылазки по берегу, не соблюдая правил маскировки, чтобы создать видимость многих наблюдательных пунктов.

Особенно тяжелы были ночные дежурства. Мороз к вечеру крепчал, начинали потрескивать деревья; шинель, не просушенная ни разу до конца, и кирзовые сапоги дубели, пальцы на руках, несмотря на рукавицы, переставали слушаться, металлические части стереотрубы прилипали к коже рук. Невольно думалось: "Что же будет в январские морозы, да еще если придется браться за винтовку – в варежках не настреляешь!"

Необычно ранняя зима все же не могла сковать толстым льдом могучую реку – она была хорошим оборонительным рубежом. Но морозы все больше давали о себе знать. С каждым днем водный просвет на реке сужался. Снег занес и наш "колодец" – глубокую воронку от тяжелого вражеского снаряда, упавшего рядом с нашим блиндажом. Так мы докопались до воды и брали иногда ее, пахнущую порохом, но все же пригодную для питья.

Вместе с Варягиным на шесть километров волжского берега нас было шесть человек: четыре бойца, сержант и лейтенант. Справа от наблюдательного пункта через редкие стволы сосен виднелись дома пустующей деревни; жители покинули ее, боясь оставаться под обстрелом. Слева от нашего окопа вдоль Волги тянулся высокий боровой лес.

Где-то там, далеко, еще ниже по реке, находились другие НП батарей дивизиона; в глубине безлюдного леса километров за десять от нас на опушке поляны, стояли четыре орудия нашей батареи, связанные с нами тонкой ниточкой телефонного провода…

"…До Иванова отсюда, напрямую, двести километров, а враги прошли в четыре раза больше, приближаются к Москве…" – эта мысль и тревожила и придавала силы.

Утром 7 ноября вся поверхность Волги покрылась шедшим всю ночь снегом. Еще неделя-две – и реку скует толстый ледяной панцирь, а впереди нас пехоты как не было, так и нет…

С батарейной кухни необычно рано принесли термос с пищей и бутылку водки. Мы разложили еду по котелкам, водку разлили в единственный стакан и крышки от котелков.

Варягин взял стакан задубевшими от мороза пальцами, чокнулся с каждым из нас:

– За наш великий праздник!

Мы дружно поддержали его: каждый из нас в душе уже произнес эти слова.

Я выпил свою "рюмку" вместе со всеми. В котелок с кашей падали снежинки и не таяли. Я ел и думал, как необычно встречаю великий праздник, про Иваново… После переброски нас под Калинин письма из дому почему-то не приходили.

…Крохотным, малозначительным, заброшенным островком был наш НП в бушующем море сражений под Москвой. И все-таки не было чувства одиночества, оторванности от главных сил фронта, от Родины. Твердо знали: в беде нас не оставят, помогут. "А если помощь придет слишком поздно? Узнают ли родители, что их сын погиб, преграждая врагам путь к родному городу?…" – думал я.

Через несколько дней на НП принесли "Правду" со снимком парада на Красной площади в Москве. В ней говорилось о том, что у нас временные трудности! Пройдет несколько месяцев, полгода, может быть, год и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. Победа будет за нами!