Борис Малиновский - Путь солдата

Но так продолжалось недолго. Дивизия получила задание построить линию обороны. Началась тяжелая повседневная работа. Стрелковые подразделения рыли окопы полного профиля, строили дзоты, траншеи. Артиллеристы готовили огневые позиции, снарядные погреба, наблюдательные пункты, данные для стрельбы. Фронт был очень далеко от нас, а делалось это как на войне.

Когда все было завершено, ночным маршем прошли вперед и снова занялись тем же самым. Почти всех солдат и офицеров дивизии "обкатали" танками. На специально подготовленном поле танки утюжили траншеи, заполненные бойцами, а те, пропустив машины над головой, забрасывали их "гранатами", отсекали "огнем" бегущую за ними "пехоту".

В начале июня мы сделали еще один бросок вперед и снова построили мощную линию обороны. Впереди, в 20-25 километрах от нас, была станция Попыри. Теперь между врагом и нами остались только наши фронтовые части.

Начальник разведки полка, ездивший на рекогносцировку к Поныряй, сказал мне, что видел там Жукова вместе с каким-то генералом. В 1941 году, под Москвой, это имя мне еще мало что говорило. Теперь, в 1943-м, я уже знал: врагу не поздоровится! Так утверждала всезнающая и мудрая солдатская молва!

Близился день начала великой битвы на Курской дуге. 5 июля впереди загремела канонада. Мимо нас прошли танковые части. Артполк подняли по тревоге, и мы выступили к станции Поныри. К полудню дивизионы сосредоточились в лесистом овраге невдалеке от железной дороги Москва – Курск. Впереди, километрах в десяти, грохотал бой. К нашему расположению подъехал бронепоезд. Остановившись у группы деревьев, тянувшихся вдоль насыпи, он сделал сильнейший огневой налет в сторону Понырей. Никогда раньше я не видел бронепоезда и только сейчас почувствовал огромную мощь его многочисленных орудий. Бронепоезд сделал три огневых налета и укатил обратно.

Появились немецкие бомбардировщики. И сразу же, им наперерез, ринулись наши истребители. Послышалась частая дробь авиационных пулеметов. Немецкий бомбардировщик, летящий первым, выпустил пышный дымный хвост и с воем пошел к земле. То же самое случилось еще с одним. Остальные успели сбросить несколько бомб на железнодорожное полотно, высыпали дождь листовок и повернули на запад. "Это вам не 1941 год!" – невольно подумалось мне.

Одна из сброшенных листовок упала прямо на наш блиндаж. Враги пугали, что начинают новое, страшное по силе наступление, что ничто не спасет нас. Поэтому надо бросать оружие и с белым флагом выходить навстречу наступающим фашистским войскам.

Не первый раз немцы пытались агитировать сдаваться в плен. На Сучане листовки были с другим враньем. На одной, помню, были нарисованы ряды колючей проволоки на болоте и повисший на ней убитый красноармеец. "Вы все погибнете в этих страшных болотах, как этот солдат, если не сдадитесь в плен",- говорила надпись. На другой был сфотографирован Яков Сталин, и подпись гласила: "Даже сын Сталина понял бессмысленность войны и сам сдался в плен. Он призывает вас сделать то же самое".

Сейчас известны все обстоятельства трагедии Якова Сталина. Протоколы допросов из гитлеровских архивов подтвердили, что, попав в плен, он вел себя мужественно и достойно, за что был посмертно награжден (гитлеровцы расстреляли его) орденом Отечественной войны II степени. Но мы и тогда не верили ни одному слову захватчиков.

В напряженном ожидании приказа о вступлении в бой; прошел весь день. Впереди, на передовой, до вечера не прекращался гул гигантского сражения. Над полем боя стояло пыльное марево, над ним почти все время кружили самолеты. Шла беспрерывная артиллерийская стрельба, с нашей стороны ее дополняло прерывистое урчание "катюш". Мимо нас проползали танки и самоходки. Бойцы и офицеры, проходившие с передовой в тыл, говорили, что немцы пустили в ход новую технику – танки, "тигры" с усиленной броней и мощные самоходные орудия "фердинанды", но ничего сделать не могут: наши танки и самоходные орудия, артиллерия и пехота подбивают и поджигают прорвавшие оборону вражеские машины. Минные поля, противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью – все умело идет в ход… Весь день враги рвались вперед, не считаясь ни с чем. Передовая понемногу приближалась к нам… Все слышнее и звонче становились звуки боя. Понеся огромные потери, гитлеровцы к концу дня потеснили на несколько километров наши части. Но только вечером настал и наш черед – был получен ожидаемый весь этот долгий день приказ о вступлении в бой. Наш 84-й артиллерийский полк был выведен из состава 55-й дивизии и придавался 13-й армии, защищавшей Поныри.

В ночь на 6 июля батареи нашего полка выдвинулись вперед, к оборонявшимся частям, заняли и оборудовали огневые позиции. Извилистый и широкий овраг, охватывающий Поныри с южной стороны, сослужил хорошую службу – огневые позиции и укрытия, вырытые на его склоне, были хорошо замаскированы. Взводы управления за ночь продвинулись в расположение стрелковых батальонов, оборудовали наблюдательные пункты. К утру заработала связь, батареи готовились открыть огонь. Над нами – я был вместе с начальником штаба дивизиона в одном из блиндажей – появились фашистские бомбардировщики. Волна за волной они подлетали к оврагу и бомбили не пикируя, боясь тратить время, потому что к ним уже подлетали наши истребители. Земля беспрерывно содрогалась от мощных взрывов, и все же блиндажи, глубокие окопы и укрытия спасали орудия и людей. На передний край и наш овраг обрушился шквал огня фашистской артиллерии и минометов. От прямых попаданий в укрытия появились первые раненые и убитые. Теперь мы уже не были посторонними наблюдателями: вражеское наступление развертывалось на наших глазах. Наши пушки и гаубицы открыли ответный огонь. И слева и справа за многие километры от нас поднимался гул развернувшегося вчера сражения. Орудийные залпы наших батарей, разрывы вражеских снарядов и бомб, время от времени находящих свою очередную жертву,- так продолжалось до самой ночи. К концу дня надолго нарушилась связь с командиром дивизиона. Начальник штаба, капитан Агапов, назначенный вместо Тирикова, переведенного в другой дивизион, послал меня к Новикову, чтобы взять последние данные для боевого донесения. Уже темнело, когда я нашел командира дивизиона на наблюдательном пункте, невдалеке от побитой снарядами и бомбами церкви. Обстрел стихал, и все равно, пока бежал туда и обратно, с трудом находя продолжение линии связи в местах повреждений, пришлось несколько раз упасть на землю: неподалеку, а то и совсем рядом, так что над головой слышалось зловещее пение осколков, рвались снаряды и мины.

Следующий день – 7 июля – по ярости обстрела, а особенно бомбежки, превзошел все виденное до сих пор, включая Горбы на северо-западе. С раннего утра.стаи немецких бомбардировщиков нависли над Понырями и нашим оврагом. Над местечком поднялось пепельно-серое марево. В воздухе шли постоянные воздушные бои. Наши истребители то и дело сбивали немецкие самолеты, но они шли и шли, волна за волной по пятьдесят, а то и сотне самолетов одновременно. В первые два дня наступления наш участок фронта для врагов не был основным. Главный удар они наносили в направлении местечка Ольховатки, в нескольких десятках километров левее нас, но существенного успеха там не добились. Теперь ставка делалась на захват Понырей с дальнейшим продвижением на Курск. На штурм этого небольшого местечка, почти села из нескольких сотен домов, обороняемого 307-й дивизией 13-й армии Центрального фронта, гитлеровцы бросили две полностью укомплектованных личным составом и боевой техникой пехотных дивизии и более 200 танков. "Здесь разгорелась одна из самых жестоких битв за время восточного похода",- напишет позднее один из немногих оставшихся в живых немецких офицеров, участвовавший в наступлении на Поныри [16] История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941- Д9-15. Военное издательство, М., 1964, т:Ill, с. 260. .