Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

Уже будучи студенткой консерватории, она по-прежнему любила забегать к своей Елизавете Алексеевне, не забывая поздравлять ее и Риту с праздниками. Накануне дня рождения Елизаветы Алексеевны, двадцатого сентября, Надя отправилась в ГУМ посмотреть, что можно было купить для подарка этой взыскательной и капризной даме с безукоризненным вкусом. В одном из отделов она нашла, что хотела. Оренбургский платок из козьего пуха, ручной вязки, тончайший, как паутинка, и такой же невесомый. «Белые кружева из пуха, какая красота», — решила Надя и тут же встала в очередь к продавщице. Как водится в таких случаях, спросила:

— Кто последний?

— Я, — сказала женщина, обернувшись. И обе разом вскрикнули:

— Надька!

— Кирка!

Платок в тот день она не купила. Обрадованная, она в первый же момент подумала: «Слава Богу, я одна, нет Володьки!»

Они вышли из ГУМа, забыв о покупках, забрасывая друг друга вопросами.

— Как ты?

— А ты как?

— Мне наш бывший опер Арутюнов сказал, ты в Александров высылку получила.

— Было такое! Теперь разрешили в Москве, по инвалидности. Живу у мамы…

— Последний переулок, дом десять, Нине Аркадьевне?

— А ты помнишь? — радостно отозвалась Кира. — Ох, и погонял меня участковый! Два раза ночью, в дождь, выгнал, да еще посадить обещал. А третий раз у соседей спряталась! Ты-то где обретаешься? Кого наших видишь?

— Никого! Только опера на телеграфе встретила.

Надя припомнила, что Киру увезли в инвалидный лагерь и она не могла знать последние события на Воркуте.

— Значит, ты выскочила по инвалидности?

— Ни черта подобного, от звонка до звонка, весь срок! Эта обещали инвалидов в первую очередь пустить. А еще их там полным-полно, и в Ухте, и в Инте, и по всем совхозам. У меня ведь восемь лет было — ОСО.

— Повезло тебе, Кирюша, всего восемь, а у девчат-москвичек меньше десятки ни у кого не было, да еще трибунал с рогами. [12] Трибунал с рогами обозначал: судил Военный трибунал и давал кроме срока поражение в правах не меньше пяти лет, или «по рогам»).

— Большому кораблю большое плавание, — опять весело рассмеялась Кира. — А я утлая лодчонка, за что же мне десятку?

Так за разговором, незаметно они вышли на Красную площадь. У мавзолея с надписью: «Ленин, Сталин» стояла небольшая очередь. Человек двадцать. Шли быстро.

— Видала? — кивнула головой Кира.

— Нет еще!

— Да ты что? Я лично прямо с поезда, можно сказать, «с корабля на бал», к другу ситному рванула. Очередь огромную отстояла, аж от Манежа. Зашла, говорю: «Лежишь, сучье твое племя! Стервец! А я живая, хоть и с тубиком… Чтоб тебе на том свете черти одно место припекли!». — Идем, сходим!

— Да ты же была!

— С удовольствием еще разок погляжу. А вдруг ожил!

Ничего подобного, никакой радости Надя не испытала, увидев два рядом лежащих трупа. Ленин и Сталин. Проходя мимо застекленного саркофага, она подумала, сколько жизней было унесено по одному их слову, но час настал, и вся земная слава и величие не спасли от самой обыкновенной, простой смерти. И еще она подумала, что выставлять мертвых напоказ публике кто-то решил немудро. И вряд ли Ленин, при его бытовой скромности, одобрил бы такую святотатственную помпезность, при которой на его надгробье каждый праздник взгромождаются не его друзья-соратники, а совсем случайные люди.

— Поедем ко мне! У меня сегодня сабантуй небольшой, наши приедут…

— Спасибо, Кирюша, мне домой надо, куча дел всяких…

— Ну, что ж, тогда бывай! — Женщина ты замужняя, не чета нам, холостячкам! — и, помахав рукой на прощанье, скрылась в толпе.

«Вот и подумай! Лежит, окружен почестями, убийца миллионов невинных людей, народ оплакивает его смерть, а где же справедливость Божественного Провиденья? Зло торжествует. Невинность наказана. Так?» — размышляла Надя, направляясь к дому.

Другой раз, уже ранней весной, на выходе из метро «Библиотека им. Ленина», ее схватил за локоть мужчина. Она чуть не выронила сумку, резко отдернула руку и обомлела. Перед ней стоял Павиан. «Слава Богу! Я одна!» — опять мелькнуло в ее голове.

— Не узнаешь, Михайлова? — спросил приветливо он.

— Нет, почему же узнала!

— Вот ты какая стала! — сказал он, одобрив взглядом ее новую ондатровую шубку, подарок Льва. — Я с тобой в одном вагоне ехал, все смотрел на тебя и думал-гадал, ты или не ты!

Павиан был в штатском и неплохо выглядел.

— Где ты теперь, чего поделываешь?

— Учусь, в консерваторию поступила…

— Молодец! Ну, в тебе-то я не сомневался!

— А вы где?

— В отделе кадров на заводе, из армии ушел, демобилизовался!

Они вышли на Манежную площадь. Холодный, порывами, ветер не очень располагал к прогулкам. Но Надя ухватила его под, руку, надеясь узнать у него что-либо нового о деле Клондайка.

— Если не торопишься, пойдем, посидим где-нибудь. Я с работы, устал, есть, как пес, хочу.

— Вы с Воркуты давно? — спросила Надя-

— Да уж порядочно, больше года!

— Вы о Тарасове что-нибудь слышали?

Павиан прищурил свои небольшие карие глаза, будто вспоминая издалека о прошлом.

— Как же! В комиссии был по расследованию, читал протокол твоего допроса. Ну, как? Посидим, пойдем?

— Пошли, — согласилась Надя, — только ненадолго, меня дома ждут.

— Ты замужем, конечно?

— Да! — коротко ответила она, не желая вдаваться в подробности своей семейной жизни, понимая, что выглядит не совсем порядочно со скорым замужеством. Они быстро дошли до «Националя» и зашли в кафе на первый этаж. Народу было немало, но их быстро обслужили. Надя есть не хотела, вернее, не хотела вернуться домой сытой, и заказала себе только чай с миндальным пирожным.

— Так расскажите, что вы там со своей комиссией расследовали? — нетерпеливо спросила она, как только официантка отошла от них с пустым подносом.

— Да ничего хорошего! Время еще такое неподходящее было. В самый разгар опросов черт знает что поднялось! Восстания, саботажи, заварухались шахты! — сказал он и улыбнулся, как бы извиняясь за лагерное выражение.

— Прикипело, видно! — угрюмо вставила Надя.

— Какое там! Слабину надыбали! Приказ вышел расстрелять зачинщиков, тогда сразу угомонились! Угостили кое-кого!

Надя сидела, как на иголках. Бес вертелся и подзуживал. На она молчала, будто в рот воды набрала. Нужно было узнать все до конца.

— Видишь ли, следствие тогда сразу пошло не тем путем. Он закончил свой бульон с фрикадельками и, отодвинув с шумом тарелку, принялся пилить тупым ножом жилистый кусок мяса.

— Отец его приехал, полкаш, и все запутал.

Наконец с большим усилием он искромсал мясную лепешку под названием ромштекс и по куску стал отправлять в рот. «Ну, давай же, жри быстрей!» — торопила его мысленно Надя.