Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Скоро Воркута, — сказал он, будто бы обращаясь к ней одной.

Конвой, хотя и поменялся в Котласе, тоже устал и вяло покрикивал, больше для вида, и уже совсем перестал дубасить стены кувалдой.

— Еще пяток деньков, и ножки мои не выдержат моих косточек, — сказала Манька, тяжело взбираясь к себе на верхние нары. Но никто не засмеялся: не было сил.

— Я чувствую, что впадаю в анабиоз, прошу не беспокоить, — сказала Света и покрепче завернулась с головой в тонкое байковое одеяло.

И вот однажды, когда потерян был счет холодным, тусклым дням, не последовало утреннего «молебна», никто не слышал, как тихо остановился состав.

— Приехали, — объявила Манька Лошадь и стала расчесывать спутанные космы.

Зашевелились, загомонили зечки — откуда силы взялись? Встали в очередь на парашу, бросились собирать пожитки. Наконец-то желанная!

Выгружались ночью, должно быть, или на рассвете, которого не было, и строились вдоль вагона. В морозном воздухе, как в бане, клубился клочьями пар от сотен дышащих глоток. Прожектора, шныряя взад и вперед по колонне, слепили до рези в глазах. Яростный лай овчарок и брань конвоиров оглушали, не давая сообразить, что требовали эти полушубки, вооруженные автоматами и собаками.

— Что они все так кричат? — спросила Надя у Лысой, стоявшей рядом в одной пятерке.

— Стращают! Побегов боятся!

— Побегов! Господи, да кому ж в голову взбредет на свою смерть бежать!

Стояли долго, и казалось, стоянию конца не будет. От пронизывающего холода, а может быть, от свежего воздуха ноги не желали держать, хотелось сесть прямо на снег.

«Мозги в голове промерзнут», — подумала Надя и сильно помотала головой. И тотчас все завертелось, закружилось и поплыло вместе с ней. Она пошатнулась и упала б, если б можно было упасть. Но рядом стояла Лысая и Света, сзади и спереди тоже зечки.

— Держись, я сама едва стою, — услышала она над ухом голос Лысой.

— Эй! Очнись! — больно толкнули ее в спину. Она обернулась.

— Держись, тут все доходяги. Завалишь всех, — сказала Манька. — Нам еще повезло, выгружались последними, а первые совсем дошли!

— Слушать мою команду! — раздалось впереди. — Разобраться пятерками! — Направляющий, шире шаг! Прекратить разговоры!

— Ну да, разговоры мешают считать, знаем только до десяти, — донеслось из рядов сзади.

Еще раз пробежали с двух сторон с собаками, и конвоиры, отсчитывая пятерки, стали пропускать колонну вперед. Наконец двинулись. Идти было недалеко. Почти рядом, за платформой, замелькали вышки с паутиной колючей проволоки, опушенной блестками снега. На этот раз повезло первым, их первыми пропустили через вахту в зону пересылки. Пришлось еще постоять, померзнуть. Зато в вонючем бараке было тепло! Так тепло, что сразу заломило руки и ноги, заполыхали огнем щеки и нос. Отогрелись.

Вошла здоровенная бабища и скомандовала:

— Кто прибыл с этапа, в баню давайте!

Пораскидали по нарам вещи и стали толпиться к двери. В баню хотелось всем. Бабища отсчитала человек 30–35 прибывших и отделила.

— Остальные во вторую очередь. Айда, пошли!

Тут она увидела Маньку Лошадь и радостно воскликнула:

— Эй, Манюня! Ты ли это? Опять к нам, а?

— Куда же, мне от тебя! — ответила Манька без особой радости в голосе и криво усмехнулась.

— После бани зайди ко мне! — И, угадав причину Манькиной сдержанности, подбодрила ее: — Нечтенко, корешок, устроимся!

— Кто это такая? — спросила шепотом Надя. Вид этой женщины показался ей ужасным.

— Нарядчица. Тоська фиксатая. Заметила, у нее впереди рыжая фикса? Теперь Маньке «леща» пускать будет, боится ее.

— Чего ж ей Маньки бояться?

— Как чего? Ссученная она, а была в законе, ссучилась, видишь, нарядилой пошла. А Манька — молоток! Ни в какую! Ей, знаешь, сколько предлагали — и бригаду взять, и тоже нарядилой!

Манька, видимо, слышала их разговор, потому что обернулась и сказала коротко:

— Здесь правят суки.

Надя мало что поняла из этой тарабарщины, но то, что нарядчица должна бояться воров в законе, было понятно. Все знакомы друг с другом, вроде домой попали.

— Ты ей особо на глаза не попадайся лучше, она кобел, — добавила Лысая.

Надя промолчала. Спрашивать уже нельзя было, всех повели в баню, а Лысая протиснулась вперед всех. А чего спрашивать? Понятно и так, кобель — это плохо: злая собака.

В ледяном предбаннике их встретила женщина в несвежем, застиранном халате, накинутом прямо на телогрейку.

— Раздевайтесь, по-быстрому! Вещи сдавайте в прожарку и проходите на санобработку.

Кучка худых, изможденных женщин быстро поснимали все с себя и встали в очередь в следующее помещение — санпропускник, предварительно сдав свои вещички в прожарку. Блатнячки и здесь были неугомонные, хихикали, шлепая друг друга по отощавшим задам и отпускали непристойные шутки. Они нисколько не стеснялись своей наготы и первые пошли санобрабатываться.

Каково же было изумление и ужас Нади, когда она, войдя в санпропускник, увидела, что там орудовал бритвой молодой мужчина. Ловким взмахом он быстро обрабатывал лобки и подмышки, не удосуживаясь даже хотя бы почистить бритву каждый раз. Черная, рыжая и светлая шерсть клоками валялась на полу, прилипала к подошвам ног. Рядом стояла еще одна женщина и выдавала по крохотному, меньше спичечного коробка, кусочку мыла, предварительно заглянув в каждую голову. Проверка на вшивость. Надя, трясясь всем телом и стуча зубами не столько от холода, как от страха, прошмыгнула обратно и встала последней.

— Ты чего обратно? — спросила Света.

— Там мужчина бреет.

— Мужчина? Где ты видела мужчину? Разве это мужчина? Пустое место.

— Все равно не пойду, ни за что не пойду, — заверещала Надя.

— Вот глупая! Потащат в карцер, только и всего.

— Ведь стыдно же!

— Стыдно! Пусть ему будет стыдно! Смотри на него как на пустое место, — посоветовала Бируте.

— Возьми себя в руки, ты не у мамы! Это наш советский концентрационный лагерь. Здесь все, чтоб унизить человека, — строго одернула Надежда Марковна и смело шагнула в санпропускник.

— Но ведь можно было женщину посадить на это.

— Слушай, ты! Целка-невидимка, что тут выкобениваешься? — спросила, подходя к ним та, что в замызганном халате.

— Что у вас, женщины нет в женскую баню на санобработку? — возмутилась на этот раз Света.

— Женщина у нас мужиков броить, там работы больше — шерсть гуще, — пошутила она. — Идите быстрее, а то еще сколько народу, воды не хватит.

«Попаду в карцер, прощай театр!» Сжав всю себя в комок, Надя прошла последней.

Напрасно было ее волнение. Мужчина-парикмахер, всецело поглощенный своей работой, даже не взглянул на нее. Два взмаха бритвой по лобку, два по подмышкам, всем поровну — и молодым и старым. Безразлично. Шаек уже не было, пришлось ждать, когда освободится хоть одна.