Феликс Лурье - Нечаев: Созидатель разрушения

Министр народного просвещения не желал понимать, что его запрещение сходок не может быть реализовано: сходки переместились из аудиторий на частные квартиры.

Если начальство могло контролировать и даже направлять все происходившее на официально разрешенных собраниях, то на конспиративные сходки представители ректоратов и агенты полиции проникали далеко не всегда. Конспиративные сходки порождали конспиративные кружки, а они объединялись в революционные сообщества. В странах Западной Европы отрицательную сторону запретов поняли давно. Там с незапамятных времен в университетах были образованы «Debating clubs», в которых открыто обсуждаются любые вопросы, касающиеся политики, нравственности… И это приносит пользу. Запрещение касс взаимопомощи и кухмистерских ухудшало положение нуждавшихся студентов и укоренило мнение о том, что правительство ответственно за их бедственное положение. Так отчего же не выступить против дурных распоряжений графа Толстого?

Первые признаки студенческих волнений, застигнувших Нечаева в Петербурге, обнаружились осенью 1868 года в стенах Медико-хирургической академии. Находясь в ведении военного министра Д. А. Милютина, человека прогрессивного, академия оказалась в более сносном положении, чем другие учебные заведения, строгости николаевской казарменной дисциплины медики (так называли слушателей Медико-хирургической академии) быстро и основательно позабыли. Милютин был столь силен, что мог противостоять притязаниям Толстого на командование в стенах академии. Ее слушателям разрешалось собирать сходки и иметь кассу взаимопомощи. Но принадлежность академии к военному ведомству отражалась на взаимоотношениях преподавателей и слушателей. Так, осенью 1868 года слушатель В. М. Надуткин обнаружил себя в списке исключенных за неуспеваемость, хотя успешно сдал экзамен. Экзаменационная ведомость оказалась потерянной, но профессор вместо извинений нагрубил слушателю и добился его отчисления. 6 ноября 1868 года конференция академии по жалобе нового инспектора исключила слушателя Н. Васильевского, отказавшегося снять шляпу по требованию инспектора. Начались сходки, требования восстановления товарищей завершились обещанием начальства отменить решение конференции. Кампанией по защите Васильевского и Надуткина руководил кружок слушателей академии. В него входили: 3. К. Ралли-Арборе, Е. В. Аметистов, М. П. Коринфский. Кружки были и в других учебных заведениях столицы; во главе университетского кружка стояли С. В, Езерский и И. Л. Шраг, Лесной академии — В. И. Ковалевский. Технологического института — Г. П. Енишерлов.

С членами кружка слушателей Медико-хирургической академии Нечаева свел Евлампий Аметистов. Ралли с братьями Покровскими и Коринфским снимали три «клетушки» на Петербургской стороне вблизи домика Петра Великою. Там же во дворе жила старушка-чиновница Феоктиста Михайловна Засулич с дочерьми Верой и Екатериной. [90] 26 См.: Ралли 3. К. Сергей Геннадиевич Нечаев // Былое. 1906. № 7. С. 137. На квартире Ралли собиралась «вся бурсацкая часть студенчества Академии», студенты университета, Технологического института, кадеты Морского корпуса, читали запрещенную литературу, обсуждали прочитанное. Один из участников сходок вспоминал: «Эта последняя книга («Гракх Бабеф и заговор равных» Ф. Буонарроти. — Ф. Л.) произвела на некоторых из нас потрясающее впечатление, и мы заговорили об организации политического общества в России. История декабристов, петрашевцев, воспоминания о Худякове и его рассказах о существовании какого-то тайного общества за границей были излюбленной темой разговоров на этих встречах». [91] 27 Кункль А. А. Нечаев. М., 1929. С. 6.

Узнав от Е. В. Аметистова, что в кружке медиков читают старые номера герценовского «Колокола» и другую запрещенную литературу, Нечаев «пожелал свести знакомство» с Ралли. Первая их встреча состоялась на квартире Нечаева, разговор касался избрания руководителей библиотеки и кассы взаимопомощи. Ралли рассказал о знакомстве с ишутин-цами и по просьбе Нечаева дал ему для прочтения те номера «Колокола», в которых печатались статьи о Каракозове. Там же в первую встречу на Захарьевской Сергей познакомил Ралли с Орловым, приехавшим из Иванова для поступления в университет. Наконец-то ниточка от одного студенческого кружка потянулась к Нечаеву, теперь требовалось одно — отыскать ниточки к другим кружкам, крепко взять их в свои руки и умело дергать. На первой же встрече Сергей предложил слушателям-медикам объединиться со студентами других высших учебных заведений столицы в борьбе за расширение их прав, но его не поддержали.

Неоднородное петербургское студенчество конца 1860-х годов можно условно разделить на умеренных и радикалов. Не следует забывать, что существовала еще одна, самая многочисленная группа студентов, которая постоянно выпадала из поля зрения историков-марксистов, — это молодые люди, посвятившие себя наукам и поэтому не отдавшие свои силы общественной жизни. В кружках участвовало до пятнадцати процентов студентов (в их число входят все, кто хоть один раз независимо от причины был запечатлен в документах политической полиции), большей частью провинциалы из разночинцев, жившие на квартирах коммунами. Наименее обеспеченные из них освобождались от платы за обучение, именно они бунтовали больше других. Умеренные обсуждали на сходках вопросы «студенческой академической жизни» и желали ее постепенного улучшения. Они полагали, что можно «всего добиться без криков и угроз начальству», начальство посмотрит сквозь пальцы на кассы взаимопомощи и сходки, закамуфлированные под благотворительные сборы и литературные вечера. Умеренных поддерживало большинство столичных студентов, своим лидером они называли Езерского. Поздней осенью 1868 года внутри радикального крыла, на левом его фланге, сформировалась группа единомышленников Нечаева. Студенческие проблемы рассматривались ею «лишь как ширма и прикрытие».

Слушатели Медико-хирургической академии пользовались максимальными льготами (право на сходки, касса взаимопомощи, библиотека) и составляли авангард радикального крыла петербургских студентов, среди медиков было много разночинцев. Студенты университета, куда попадало большинство дворянских детей, не имели никаких льгот, но именно из них состояло ядро умеренного крыла. Современники полагали, что умеренность университетских студентов зависела главным образом от того, что им преподавали социально-экономические дисциплины, и они, хоть отдаленно, но представляли, чем заняты революционеры и что такое революция. Принадлежность юного бунтаря к тому или иному крылу не всегда определялась учебным заведением, в котором он учится, и выявлялась на собраниях кружков и сходках.