Виктор Корчной - Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца

За три месяца перед этим в интервью еженедельнику «64» я назвал Таля «игроком большого шаблона». В его защиту выступил сам редактор «64» Петросян. Гневной статьей обрушился он на меня, спасая Таля от моих нападок. «Вот,— подумал я,— сейчас он Казанскому покажет!» Какое там! Ни Петросян, ни остальные не проронили ни слова. Они старательно разглядывали стены кабинета Казанского. Их лично это не касалось!

Действительно, за неделю до этого заседания Керес и Смыслов отправились в Лугано на конгресс ФИДЕ, Может быть, Тогда-то и пришла в голову идея не посылать еще одного гроссмейстера, сэкономить народные деньги? Полноте! Все было продумано заранее. невыездному Талю была и на этот раз закрыта дорога за рубеж. Но сделано это было в оскорбительной, унизительной форме. Что, конечно же, понял каждый из присутствовавших гроссмейстеров. Но говорил только я.

Все остальные не поддержали меня ни словом, ни жестом, ни взглядом...

В 1978 году в порядке подготовки к матчу с Карповым я стал читать книгу шахматного журналиста А. Рошаля «Девятая вертикаль» на английском языке. Переводной текст обычно легче для чтения, но я обнаружил несколько заковыристых слов, которые часто повторялись. Автор описывал членов штаба Карпова. И Зайцев, и Геллер, и Фурман — каждый из них был «taciturn» и «circumspekt». Ах да, конечно, каждый из них был «молчалив» и «осмотрителен»! Эти качества рассматривались автором как достоинства, даже добродетель. А я вспомнил заседания гроссмейстеров в 1966 и 1968 годах.

Этот циничный принцип — «это не касается меня, пока и поскольку не касается меня лично» — фактически полная потеря чувства гражданственности, суть которого я выскажу так: «Все, что касается моих сограждан, и в особенности моих товарищей по профессии, касается и меня». Я бы добавил еще: «Коль скоро эти проблемы меня волнуют, поскольку я с уважением отношусь к собственной персоне, я обязан иметь свое мнение и обязан высказывать его».

Отсутствие гражданственности — по-моему, самый серьезный порок советских людей середины и второй половины XX века. Это и есть то, что мешает настоящим переменам в стране. А с гражданственности нетрудно перекинуть мостик и к другим понятиям, таким, как «патриотизм» и «любовь к родине». Советское руководство от лица многомиллионного народа похвалялось его патриотизмом. Если не квасной, если не по приказу, не из-под палки — где он, патриотизм? Понятия «моя хата с краю» и «любовь к родине» — несовместимы!

Август 1968 года. Советские танки вошли в Прагу. Законное правительство чрезвычайно унизительным, гадким образом было смещено Москвой — об этом, я надеюсь, советские историки еще расскажут своему народу. Многое уже известно из последних публикаций прессы. Сказать вам, что я был подавлен случившимся? Сейчас так сказать может каждый. Не пошел же я на Красную площадь, где горстка беспримерно смелых и честных людей спасала честь и совесть всего советского народа! Но начиная с конца 1968 года я стал регулярно покупать, читать и привозить домой запрещенную литературу-В основном на русском, но были и на английском — Оруэлл,

Троцкий. А еще я с упоением собирал и цитировал так называемый антисоветский юмор, особенно если он был связан с Чехословакией.

Пусть простят меня герои покорения Праги, но мне особенно нравилась такая история: советский журналист Непомнящий решил заснять с вертолета торжественный момент занятия Вацлавской площади, а чешские патриоты сбили поднявшийся над площадью советский летательный аппарат. И, как вы понимаете, «протянул Непомнящий ноги братской помощи». А год спустя в Праге мне рассказали такой анекдот: «В Праге открыли академию скотоводческих наук. Там всего три предмета — как загонять скот, как выгонять скот и... русский язык». И рабы могут шутить над господами — пусть с безысходной тоской, но остро!

Раз уж зашла речь о Чехословакии и подцензурном юморе, расскажу еще одну историю, тем более что она оказалась пророческой. Услышал я ее в 1979 году.

В банк в Праге заходит молодой рабочий,

- Что вам угодно? — спрашивает клерк.

- Да вот, заработал на сверхурочных 1000 крон...

- Прекрасно. Кладите их в наш банк — будете получать пять процентов годовых.

- Но это мои первые свободные деньги... А вдруг ваш банк обанкротится?

- Не волнуйтесь, банк государственный! Целостность вкладов обеспечивается правительством Чехословацкой Социалистической Республики!

Рабочий почесал в затылке.

- А вдруг что-нибудь случится с Чехословацкой Социалистической Республикой?

- Ну что вы! Существование нашей республики гарантируется ее великим соседом и братом — Советским Союзом!

- Гм, а вдруг что-то стрясется с великим соседом и братом?

- Ну хорошо, давайте тогда говорить по-другому,— сказал банковский клерк.— Неужели вам жалко свои несчастные 1000 крон, чтобы увидеть Советский Союз настолько обанкротившимся, что он не сможет вернуть эти деньги?!

Вернемся, однако, от юмора к жизни. Летом 1969 года — поездка в Чехословакию, на турнир в Лухачевице. Едут двое — эстонский гроссмейстер Пауль Керес и я. Надо отдать должное первому отделу Спорткомитета — людей они подобрали либеральных, чтобы не дразнить чехов рожами квасных патриотов-гроссмейстеров. Играли мы в провинции, а после турнира на пару дней приехали в Прагу.

Город выглядел угрюмым, озабоченным, настороженным, на стенах домов никаких надписей — ни скабрезных, ни политических. Только там и сям нацарапано мелом: «2:0» и «4:3». Красноречиво — с таким счетом чехословацкая команда победила в Стокгольме на первенстве мира 1969 года прославленных наших хоккеистов.

Случилось так: я пошел по магазинам, а когда вернулся — Кереса в номере не было. Записка, оставленная им, сообщала, что приехал Пахман и забрал его на встречу с интересными людьми. Я пожалел, что меня не было в гостинице (Людек Пахман — чехословацкий гроссмейстер и правозащитник, подвергавшийся преследованиям со стороны властей; впоследствии находился в заключении, затем эмигрировал на Запад).

А наутро в аэропорту нас уже провожала целая группа советников посольства в штатском. В Москве Кереса тоже окружили особым вниманием и прямо из Шереметьева повезли на беседу. Вызывали на специальный разговор в Спорткомитет и меня. Я им ничего интересного рассказать не мог, но заметил, что если бы я был в тот момент в отеле, то с удовольствием поехал бы вместе с Кересом.

Между тем Керес, как я понял по его поведению, подозревал меня в том, что я навел на его след полицейских ищеек. Подозревал около двух лет, а потом передумал. Как рассказал мне много лет спустя Пахман, участников встречи выдал присутствовавший там Эмиль Затопек (знаменитый стайер, олимпийский чемпион, много лет находившийся в опале).