Владимир Рецептер - Ностальгия по Японии

Олег Басилашвили переспросил, сама ли она это слышала, и она сказала:

- Сама.

Тогда Миша Волков задал свой вопрос:

- Подождите, на каком языке?

Переводчица сказала:

- На словацком.

Из уст в уста, и от столика к столику известие распространилось по всей столующейся труппе, и после живых, но приглушенных оценок актерские лица приняли мужественное выражение хорошо скрытого горя, а движения челюстей, в соответствии с моментом, печально замедлились.

Помимо общей печали в коллективе возникло и частное замешательство насчет того, будет ли театр играть гастрольный спектакль "История лошади" или нет. Мнения разделились, но большинство сошлось на том, что в день смерти исторического человека показывать "Историю лошади" не очень тактично.

Дина Шварц вспомнила по этому поводу, что в день смерти Сталина в театре Ленинского комсомола было назначено какое-то совершенно не подходящее случаю представление, в огромном зале сидело человек сто, но поступило указание играть, и спектакль играли.

Заместитель директора Рома Белобородов, имея в виду смерть Леонида Ильича, сказал со значением:

- На этот случай Рейган назначил "час икс".

Что такое "час икс" и во что он должен вылиться для нас, никто не знал. Неясно было и то, сам ли Рейган сообщил о своем решении Роме Белобородову или поручил это другим лицам.

Вскоре стало известно, что указаний из нашего консульства можно ожидать не раньше двух часов пополудни, и все тихо разошлись, стараясь не встречаться взглядами в "Доме мод" и увешанных знаменитыми чешскими люстрами магазинах "Светидла".

В два часа спектакль был отменен, а вечером администрация отеля "Девин" предоставила коллективу скромное помещение во втором этаже для проведения траурного митинга.

Артисты и "цеха" стали собираться и рассаживаться, сдерживая случайные реплики, поэтому шарканье и скрип стульев раздавались с особенной резкостью.

Вадим Медведев как человек мастеровой заинтересовался формой и выделкой своего стула: как именно собран, гвозди или клей, какой материал пошел и нет ли где марки завода или имени мастера; он поднял изделие вверх ножками, приблизил к лицу и вертел над нашими головами, пока другая половина знаменитой семьи, Валентина Ковель, не осадила его в прямом и переносном смысле.

- Нашел время! - внятно сказала она мужу, выхватив у него стул и усевшись именно на него с официальным выражением лица.

Одеты были по-разному: кто в полудомашнем виде - спустились-то из номеров, - а кто в известном приближении к трауру. Кирилл Лавров надел черный галстук, и стало ясно, что ему досталось говорить, а Гога пришел в серой курточке, из чего следовало, что он выступать не станет.

Слава Стржельчик уселся в первый ряд и до самого конца митинга все оглядывался и оборачивался, заинтересованный тем, кто и как реагирует на выступления и выступающих.

А Семен Розенцвейг вошел в зал в темном пиджаке, держа под мышкой черный футляр, и стало очевидно, что мы услышим скрипичную музыку.

Открыл митинг, конечно, Толя Пустохин, парторг, и сразу предоставил слово директору Суханову, которому предстояло играть на митинге первую роль.

Тут, пожалуй, уместно упомянуть, что наш директор не в первый раз соединял свои творческие силы с коллективом Большого драматического. Еще в начале пятидесятых годов он, будучи тенором, участвовал в его работах на более скромных ролях. Так, например, появляясь к началу спектакля "Враги" М. Горького, поставленного еще Н.С. Рашевской, он в нужный момент соединялся за кулисами с молодыми артистами Изилем Заблудовским и Борисом Лёскиным. Помреж Зина Либровская давала отмашку, и трио запевало печальную песню о горькой участи российского пролетариата: "Маслом прогорклым воняет удушливо..." и т.д. Закулисное пение создавало нужную атмосферу для тех, кто, выйдя на сцену, играл собственно "врагов". Правда, Изиль Заблудовский оспорил свидетельство Бориса Лёскина, заметив, что в те времена ни Либровская, ни сам Лёскин в театре еще не служили, на что автор ему возразил в том смысле, что спектакль, видимо, шел не один год, и "Маслом прогорклым..." мог исполнять не один премьерный состав, с чем Изиль Захарович в итоге согласился. Т.е. уже тогда Геня Суханов - так называли его участники трио - с полным правом подходил к кассе, чтобы получить свои "разовые". Теперь у него была лучшая, директорская зарплата, и, надо отдать ему должное, вместе с Толиком Пустохиным он отлично смотрелся в обстановке похоронного обряда.

С бледным одутловатым лицом, Геня говорил ровным драматическим тенором, без тремоло, но с внутренним чувством и известной сдержанностью, употребляя доступные даже потрясенному сознанию слова.

Он сказал:

- ...перестало биться сердце... глубоко скорбим... борец за мир... коллективный разум...

Лично до меня заново дошла образная глубина мысли о "коллективном разуме". Особенно заинтересовал вопрос о процессе его сбора и месте размещения. Ведь если весь коллектив единодушно и добровольно поотдавал собственный разум во всеобщую складчину, и этот "общак" помещен в особом месте, то с чем же остается каждый отдельный член коллектива? Вызывали интерес температура хранения, общий объем серого вещества, а также размер сосуда, в котором "коллективный разум" доводят до кипения ("кипит наш разум возмущенный"), и вопрос о том, сколько времени его кипятить, пока не выварится новый генсек... Впрочем, скорее всего, эта мысль возникла не во время траурного митинга, а гораздо позднее, и невольный анахронизм - следствие разнузданного "перестройкой" воображения.

Тут дали слово Кире Лаврову, который подготовился к событию слабее, чем Суханов, и присоединился к сказанному директором. Однако добавил и от себя, что воочию видел Леонида Ильича всего один раз, но те, кто видел его чаще, а таких людей он знал, уверили Киру, что это был добрый человек.

Сеня Розенцвейг сидел сбоку, так, чтобы удобнее было выйти вперед, и то отстегивал, то снова закрывал замки на футляре, стараясь, чтобы они не щелкнули. Но никакого понятного знака ему не подали, и Сеня так ничего и не сыграл.

Когда митинг был закрыт, все заметно раскрепостились, потому что в связи с отменой спектакля вечер и ночь впереди были совершенно свободны, и как по долгу, так и по обычаю предстояло помянуть доброго человека и Генерального секретаря. Тут же составились соответствующие общежитию компании и расфасовались по номерам. У всех с собой было, а у кого уже не было, запаслись днем...

Мы пошли скорбеть вчетвером, все беспартийные: Олег Басилашвили, Миша Волков, Сеня Розенцвейг и я.

Когда первая поминальная рюмка, предложенная Олегом, прошла на удивление удачно, он объяснил, что причиной тому сам Леонид Ильич, который хорошо относился к русским обычаям вообще, и к поминальной водке в частности. Олег предложил не делать большой паузы между первой и второй рюмками, а дальше посмотрим...