Ирина Рубанова - Владимир ВЫСОЦКИЙ

Кем только не представал Высоцкий в своей огромной песенной моноопере! За «я», от имени которого звучали песня или стихотворение, вставали: альпинист-романтик, летчики и космонавты, влюбленный Соловей-Разбойник, томящийся в ожидании летной погоды бывалый пассажир «Аэрофлота», тюменский нефтяник, легендарный вратарь Яшин, донецкий шахтер, полотер, спринтер Федя, которого заставили бежать длинную дистанцию, шахматист-выдвиженец, скоморох на веселой доисторической ярмарке, бывалый водитель «МАЗа», профессиональный склочник, забулдыга, учинивший с дружками большой распив «на троих» и после того — серьезный дебош, отважный парашютист, Ваня, которого, едва он оказывается у семейного телевизора, «сейчас же тянет в магазин», и Зина с «пятой швейной фабрики» — жена Вани, девочка-фантазерка Алиса из страны чудес, стенающая мышка, воинственный попугай Эд из той же невероятной страны и Баба Яга, и Оборотень, и Леший и т. д. и т. п. Поименовать этот неисчислимый, многокрасочный калейдоскоп персонажей нет ни малейшей возможности. Чего стоит один только фольклорный цикл Высоцкого, ядро которого—15 песен, написанных к фильму «Иван да Марья»! Вот где насмешливая, радостная, жизнелюбивая его фантазия празднует свой праздник непослушания! Вот где абсолютный слух к слову, в особенности к слову народной песенности, реализовался строчками, брызжущими весельем, умом, изобретательностью.

Зрелый Высоцкий не знал затруднений с темами, и персонажей ему искать не приходилось. Мир его песен пестр до чрезвычайности, и с каждым своим действующим лицом автор ведет как бы внутренний диалог: он и представляет его, и выражает к нему свое отношение. Не словами, конечно. Для этого в арсенале Высоцкого было не мало других средств. Герой у него живет в маршевых ритмах или дышит страстью народного агитатора, бюрократов, склочников, прочих мерзавцев, он по-зощенковски шерстит злым наждаком сатиры; над забулдыгами смеется, но креста на них не ставит; сострадает загнанному волку; любуется красотой гордого коня. Его поэзия и песня свободно изъяснялись языком городской улицы, геологической партии, спортивной базы, тюменского прииска, вечеринки в заводском клубе, милицейского участка. Тут уж не фантазия и не дар лицедейства, хотя и они, и они, разумеется. Тут самоотдача щедрая и художническая доброта по-русски безоглядная. Потому и отклик был широкий. Его слушали все: ребята на комсомольских стройках и академики, те, кого Шукшин окрестил «энергичными людьми», и артистическая братия, студенчество и совсем пропащая публика, день-деньской топчущаяся у винных прилавков. И космонавты на тренировках и в космосе. По их просьбе летом 1980 года он обещал явиться на съемку нескольких сюжетов для небесной фильмотеки...

Высоцкий ценил смелость, благородство, великодушие, их он играл, о них писал и пел с большой страстью. Но поэт не скупился и на художественные «отчисления» заблудшим, неудачливым, забуревшим и злобным. Их он живописал размашисто, выпукло, подходяще озвучивал. (Авторитетное заключение: известный композитор Альфред Шнитке высоко ценит мастерство Высоцкого-музыканта-композитора и исполнителя.)

Жажда творчества, любопытство познания, энергия воображения гнали его множеством путей сквозь прошлое и современность, ориентируя на достойные образцы. Но есть одна область истории страны, припав к которой, его любопытство и фантазия уступили место чувству причастности, игра выросла в самовыражение, укорененность в жизни и культуре народа кристаллизовалась святым патриотизмом. Эта область — Великая Отечественная.

О том, как вошла война в биографию Высоцкого, уже была речь.

Из рассказов вернувшихся и с книжных страниц она вздымалась пожарищами, лязгом могучей техники, разрывами бомб и снарядов и навечными дружбами, и бессонными сутками на марше — неостановимым многомиллионным порывом к победе.

Если путь прорубая отцовским мечом,

ты соленые слезы на ус намотал,

если в жарком бою испытал, что почем,

значит, нужные книги ты в детстве читал.

На большую войну он не успел. Эта ущербность собственной биографии никогда не давала ему покоя:

Кто старше нас на четверть века,

тот уже увидел близости и дали.

Им повезло — и кровь, и дым, и пот

они понюхали, хлебнули, повидали.

Он воплотил образ защитника Отечества в театре, в кино, о нем пел, о нем писал стихи.

В 1967 году Ю. Любимов поставил «Павшие и живые» — спектакль о невернувшихся с войны поэтах Михаиле Кульчицком, Павле Когане, Всеволоде Багрицком и Семене Гудзенко, за которым война послала смерть вдогонку: израненный Гудзенко умер через восемь лет после Победы — тридцати одного года от роду.

Вдохновение, ответственность перед теми, кто заплатил за мир жизнью, жгучая жажда приобщения к их судьбе — с такими чувствами делался и игрался этот спектакль.

На премьере и в первых представлениях Высоцкий играл Кульчицкого, позже к нему перешла (снова от Н. Губенко) роль Гудзенко. Через десять лет в фильме «Единственная дорога» героически умирал его Солодов — до войны, как Кульчицкий, студент и поэт, на фронте — капитан. Тяжелораненым Солодов попал в фашистский плен, оттуда, из неволи, он вырвался единственной дорогой — через подвиг в смерть. Этому горячему, гордому человеку Высоцкий вложил в уста запомнившиеся многим слова:

И в стороне от той большой войны

Еще возможно умереть достойно...

...Мы не умрем мучительною жизнью,

Мы лучше верной смертью оживем.

Вернувшиеся с войны поэты писали о ней правдиво, но по-разному.

Как это было! Как совпало —

Война, беда, мечта и юность!

И это все в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

Лихая, но и чистая молодость, великая битва за мечту о справедливости — это война по Давиду Самойлову (кстати, одному из авторов «Павших и живых»). В другом месте Самойлов очень просто сказал:

Мы хотели, чтоб было лучше,

Потому и не знали страху.

Для сердечно чтимого Высоцким Булата Окуджавы война — духовная и душевная спайка поколения, жестокое пробуждение чувства Родины, чувства своей истории.

Тема войны у Высоцкого — это прежде всего тема памяти о павших. Ни в одной роли, ни в одной своей песне он не стенает и не всхлипывает над солдатской могилой. У- него гибель воина — это предельное, запредельное усилие отстоять правду, добро, справедливость. В его песнях в смерть уходят не на покой — смертью оживают.

Наши мертвые нас не оставят в беде.

Наши павшие — как часовые...

Мертвые, как часовые, охраняют живых, потому что усилие, сделанное ими для победы, прорвало черный заслон смерти. В нескольких песнях Высоцкого лирическое «я»— это павший на поле боя.