Александр Шульгин - PiHKAL

Как-то раз в пятницу, когда я уже вымыла посуду после ужина и мы с Шурой сидели за столом, потягивая вино, он рассказал мне о письме от Урсулы, которое пришло накануне.

— Она пишет, что поведение Дольфа пугает ее по-настоящему; похоже, что признаков депрессии у него становится все больше и больше. Пару раз он вспылил с такой силой, как никогда раньше. Она говорит, что ей снятся кошмары, в которых Дольф убивает их обоих. Теперь он почти с ней не разговаривает, соблюдая приличия лишь в присутствии других людей.

Шура провел пальцем по краю своего бокала и добавил:

— Она написала, что не сомневается, что я пойму причины, по которым она должна выждать, прежде чем все объяснить и сказать ему окончательное «прощай», ну и все в таком духе.

— Звучит плохо.

— Да, — сказал Шура. — Не слишком свежо, но довольно не оптимистично.

Я подождала, зная, что услышу кое-что еще.

— Так вот, сегодня утром я позвонил в Германию, — он посмотрел на меня, — чтобы убедить ее немедленно приехать, просто собрать немного вещей в сумку и выбираться оттуда, не дожидаясь, пока случится что-нибудь трагичное — только не сейчас, когда она так близка к окончательному решению!

Я поняла, что у меня челюсть отвалилась от изумления, и поспешила закрыть рот.

Шура сделал глоток вина и продолжил: «К телефону подошел Дольф».

У него несомненный дар делать драматические паузы, независимо от того, осознает он этот дар или нет.

— О!

— Я не должен рассказывать тебе о том, что произошло!

Я не произнесла ни слова.

Шура откинулся назад на стуле и распростер руки:

— Старина Дольф! В его голосе слышалась неприкрытая радость, его просто переполнял восторг от моего звонка; он поинтересовался, как я поживаю и читал ли я последнюю статью об энкефалинах в Arzneimittel Forschung. После того, как мы поговорили пару минут, он спросил, желаю ли я поговорить с Урсулой, и я слышал, как он зовет ее к телефону: «Дорогая, иди скорей, это Шура!»

— У меня такое чувство, будто я уже это слышала.

— Если он играл, то он из тех, кто получает всевозможные призы на этой церемонии в Голливуде — как там она называется?

Я рассеянно кивнула:

— Оскар.

— Да без разницы.

Что происходит? Что творится в том доме в Германии?

Шура снова оперся локтями на стол. «К телефону подошла Урсула. Она прошептала в трубку, что я не должен звонить; ситуация очень шаткая и все время меняющаяся. Я пошел напролом и выложил все, что задумал сказать. Собирай вещи. Немедленно выбирайся оттуда. Уезжай. Она ответила, что больше никогда не сможет говорить со мной по телефону, но обо всем напишет в письме. Потом она по-прежнему шепотом сказала, что любит меня, а теперь должна идти, и попрощалась».

Застыв на месте, я ждала продолжения рассказа.

— И что же мы должны думать? — Шура посмотрел на меня без всякого выражения.

Я вспомнила, как сидевший напротив меня тогда в гостиной Бен сказал, что очень скоро Урсула постарается завершить отношения с Шурой. Но это было не похоже на прекращение отношений, это было форменное сумасшествие, и оно все не заканчивалось и не заканчивалось.

Я ответила: «Как и прежде, нам остается только предполагать».

Шура кивнул.

Нужно что-то делать. Он не может жить в постоянном состоянии неопределенности и страданий. Боже мой, ну что происходит?

После ужина Шура пошел в кабинет поработать. Он сказал, что заканчивает первый черновик статьи, которую он собирается предложить новому журналу по химии. Спать легли рано, оба уставшие.

Свернувшись клубочком под спиной у Шуры, я попыталась настроиться на то, что было у него на душе, пока он засыпал. За хорошим настроением, оставшимся у него после последних двух часов, я почувствовала темный клубок замешательства и страха.

Что это за женщина — наша красотка Урсула? Может, она постепенно разочаровывает Шуру, лишая его надежды? Или Бен ошибается, и она говорит правду и на самом деле намеревается приехать и остаться здесь? Впрочем, этим не объяснить, почему ее муж так тепло и дружески разговаривает с Шурой по телефону. Если только Шура не разбирается в звучаниях голоса. Вот это возможно. Что бы ни было, это не может больше продолжаться.

Следующее утро началось, как обычно. Шура любил начинать новый день в тишине, с кофе и чтения San Francisco Chronical. Он всегда начинал читать газету с последней страницы, двигаясь к первой; я же читала наоборот. Шура читал быстро, едва проглядывая какие-то репортажи. Я старалась прочесть каждое слово в газете, за исключением колонок, посвященных бизнесу и спорту, которые я обычно вообще пропускала. Когда мы закончили чтение, я подлила нам кофе, а Шура откинулся на стуле и спросил меня: «Ты бы хотела попробовать сегодня один из великих классических галлюциногенов?»

— И какой же великий классический галлюциноген ты имеешь в виду?

— Слышала когда-нибудь о псилоцибине? Волшебном грибе?

— О, да, разумеется. Помню, много лет назад читала о нем замечательную статью в журнале Life. Уоссон? Так звали автора?

— Да, Гордон Уоссон. Ты никогда не пробовала этот гриб?

— Ни разу. Но любопытство сжигает.

— Ну так что, рискнешь?

— Конечно. С превеликим удовольствием.

— У меня нет самих грибов, но зато имеется некоторое количество их активного ингредиента — псилоцибина, — сказал Шура. — Так что тебе не придется жевать целую кучу этих маленьких сушеных штучек.

— А псилоцибин сам по себе дает тот же эффект? Я хочу сказать, такой же — эффект, что и от грибов?

— Ну, я принимал его в обеих формах — и в грибах, и в виде белого порошка, и скажу, что не обнаружил никакой разницы. Впрочем, конечно, найдутся люди, которые будут готовы поклясться, что подлинные ощущения может дать лишь гриб. Просто лично я так не считаю.

Шура вспомнил, что ему нужно проверить экзаменационные работы студентов, поэтому мы решили отложить поход в мир грибов до вечера, когда он справится со всей своей бумажной работой. Я провела день в гостиной, печатая на Шуриной машинке письма, которые не успела набрать раньше.

В семь часов вечера, помывшись и облачившись в халаты, мы приняли по пятнадцать миллиграммов блестящего порошка в кристаллах, предварительно растворив их в соке. Как обычно, Шура письменно зафиксировал время приема. Потом мы отправились в лабораторию, обняв себя руками, потому что вечером было довольно прохладно. Шуре нужно было закончить какую-то химическую реакцию, которую он проводил целых полдня, и закрыть лабораторию на ночь.

В лаборатории я прислонилась к двери и заговорила о том, о чем Шура упомянул утром.

— Знаешь, я думала о твоих словах насчет людей, которые верят в то, что, если существует природный психоделик, то нужно обязательно использовать естественный продукт, а не синтезированную форму — как ты это назвал? — в виде активного ингредиента?