Борис Грибанов - Женщины, которые любили Есенина

Илья Шнейдер утверждал, что инициатором поездки была Ирма. Айседора смиренно согласилась уехать в Кисловодск.

— Тебе с избытком хватило отвратительных сцен в Европе и Америке, — заявила Ирма. — Ты серьезно больна, и тебе необходимо лечиться на водах.

Ирма настояла и на том, чтобы вскрыть чемоданы Есенина, несмотря на колебания Айседоры. Самый большой из чемоданов был вскрыт, и в нем обнаружилось множество предметов из парикмахерских — коробки с дорогим мылом, бутылочки с лавровишневой водой, лосьоны, бриллиантин, тюбики с зубной пастой и кремом для бритья, пузырьки с одеколоном и духами, пачки лезвий для безопасных бритв. Это были, конечно, подарки, заготовленные для родственников и друзей Есенина.

Не успели они открыть остальные чемоданы, как в комнату ворвался Есенин. Разъяренный тем, что они роются в его вещах, он немедленно соорудил из бумаги пакет и уложил в него несколько рубашек и туалетных принадлежностей.

Айседора преградила ему дорогу и, твердо глядя ему в лицо, чего она никогда раньше не позволяла себе, заявила ему на своем ломаном русском языке, что если он уйдет не сказав ей, куда направляется и сколько времени будет отсутствовать, то это конец их отношений. Она не в силах еще три дня волноваться за него. В любом случае вечером она уезжает из Москвы.

Шнейдер описывал эту сцену фактического расставания несколько иначе. «Айседора, — пишет он, — была обижена на Есенина. Ею опять овладела мысль о неизбежном конце их отношений». Но Есенин, как известно, был человеком непредсказуемым. Он приехал на Пречистенку и в вестибюле встретил Шнейдера. Он, по словам мужа Ирмы, выглядел взволнованным.

— Айседора уезжает, — сообщил ему Шнейдер.

— Куда? — нервно встрепенулся Есенин.

— Совсем… от вас.

— Куда она хочет ехать?

— В Кисловодск.

— Я хочу к ней.

— Идемте.

Дункан сидела на полукруглом диване, спиной к вошедшим, и не слышала, как они вошли в комнату. Есенин тихо подошел сзади и, наклонившись над ней, прошептал:

— Я тебя очень люблю, Изадора… очень люблю.

Было решено, что Есенин поедет в Кисловодск через три дня вместе со Шнейдером. Дункан предъявила ему жесткое требование — ночевать эти три ночи на Пречистенке. Есенин обещал.

Вечером, еще до того, как Южный экспресс отошел от платформы Казанского вокзала, Есенин появился у вагона. Он был трезв и улыбался. Он узнал, с какого вокзала отправляется поезд, и приехал попрощаться. Растроганная его появлением Айседора пыталась уговорить мужа уехать вместе с ней. Она убеждала его, что он нуждается в отдыхе.

Однако Есенин не дал себя уговорить. Он пообещал присоединиться к ней позднее, возможно, в Крыму. Они нежно прощались вплоть до той минуты, когда прозвучал последний звонок. Айседора долго еще махала своим шарфом вслед уходящему Есенину.

Ни в какой Кисловодск Есенин, конечно, не поехал. В Москве его держали литературные дела, в частности, он загорелся идеей создать свой журнал и серьезно надеялся на то, что советское правительство даст деньги на его издание.

Дункан он писал:

«Дорогая Изадора! Я очень занят книжными делами, приехать не могу. Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью тебе. С Пречистенки я съехал сперва к Колобову, сейчас переезжаю на другую квартиру, которую покупаем вместе с Мариенгофом. Дела мои блестящи, мне дают сейчас большие средства на издательство. Желаю успеха и здоровья, и поменьше пить. Любящий С. Есенин».

На самом деле о покупке новой квартиры не могло быть и речи. Просто Есенин переехал в Богословский переулок к Мариенгофу. А что касается пожелания Айседоре меньше пить, то это звучит очень трогательно, если учесть, что Есенин — увы! — уже стал алкоголиком.

В эти дни конца лета 1923 года произошла встреча, которой Есенин не придал никакого значения — голова была занята другим. А между тем женщина, с которой его познакомила на Тверской Анна Никритина, жена Анатолия Мариенгофа, сыграла впоследствии в его жизни весьма значительную роль. Это была очень красивая, статная молодая женщина, а он не обратил тогда на нее особого внимания.

Никритина работала тогда в Камерном театре. С ней была ее приятельница, тоже актриса Камерного театра Августа Миклашевская.

Миклашевская потом вспоминала:

«Мы встретили поэта на Тверской улице. Он шел быстро, бледный, сосредоточенный. Сказал: «Иду мыть голову. Вызывают в Кремль». У него были красивые волосы, пышные, золотые… На меня он почти не взглянул».

Здесь очень важны слова Есенина: «Вызывают в Кремль».

Действительно, Есенин был тогда приглашен в Кремль ко второму (после Ленина, который был уже тяжело болен, но формально оставался председателем Совнаркома и вождем большевистской партии) человеку в России — Троцкому. Встречу эту организовал Яков Блюмкин, бывший левый эсер, убивший в 1918 году немецкого посла Мирбаха, а теперь работавший в ЧК. Малообразованный и малограмотный Блюмкин тянулся (как и многие видные сотрудники ЧК) к литературе, к поэтам, частенько захаживал в «Стойло Пегаса» и очень гордился своим знакомством с Есениным.

Здесь следует сказать несколько слов о Троцком. В девяностые годы проявилась тенденция не только реабилитировать Троцкого, но и превозносить его, противопоставляя Сталину. В действительности Троцкий был таким же кровавым палачом, как и Сталин, — по его приказам в годы Гражданской войны были расстреляны тысячи людей. Но в своем отношении к Есенину Троцкий оказался единственным из вождей большевистской партии, который постарался всерьез разобраться в вопросе о месте Есенина в поэзии и проявил к нему известное внимание.

В своей книге «Литература и революция» Троцкий относил Есенина к числу литературных попутчиков революции, чье искусство «более или менее органично связано с революцией, хотя это не искусство революции». Троцкий там же характеризовал Клюева, как орнаментального, статичного, «антигородского» поэта, который мечтает о богатом крестьянском царстве, и задавал вопрос, каким будет дальнейший путь Клюева: к революции или от нее? И отвечал: вероятно, от революции. Клюев слишком увяз в прошлом.

И сразу же после размышлений о Клюеве Троцкий обращался к Есенину:

«Есенин (и вся группа имажинистов — Мариенгоф, Шершеневич, Кусиков) стоят где-то на перепутье между направлениями Клюева и Маяковского. Корни Есенина в деревне, но они не такие глубокие, как у Клюева… Есенин не только моложе, но и более гибок и пластичен, более открыт для влияний и возможностей… Есенин хвастается тем, что устраивает скандалы и что он вообще хулиган. По общему признанию, его скандалы, даже чисто литературные («Исповедь хулигана») никого не пугают. Тем не менее не подлежит сомнению, что Есенин отражает предреволюционное и революционное настроение сельской молодежи, которую подтолкнуло к скандалам и безрассудству разваливающееся устройство деревни».