Георгий Гапон - История моей жизни

Я прожил почти год в Крыму, бывал иногда в Балаклаве и в соседних монастырях, которые все производили то же тяжелое впечатление: всюду заброшенные богатства и праздная, даже непорядочная жизнь. С каждым днем я все более убеждался, что все эти тысячи монастырей только питомники порока и рассадники народного суеверия. А какую бы пользу могли они принести народу! Лучшие места в Крыму, а также и в других местах России, принадлежат монастырям и не только не приносят пользы, но даже делают зло народу. Придет время, когда все это изменится.

Здоровье мое совсем поправилось, и я с новыми силами и надеждами вернулся в Петербург. [21] В Петербург Гапон вернулся в октябре 1899 г.

Я решил продолжать свои занятия в духовной академии с тем, чтобы, получив там ученую степень, поступить на такое место, которое позволило бы мне всецело посвятить себя работе среди рабочего класса столицы. Занятиям в академии я решил отдавать ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы выдержать экзамены, а остальное время посвящать сближению с рабочими.

Услышав о моем приезде, Саблер (помощник Победоносцева) пригласил меня участвовать в братской миссии той церкви, в которой он был старостой. Церковь эта называется Скорбящей Божьей Матери и находится в Галерной Гавани.

Галерная Гавань, расположенная в низкой части города, часто подвергается наводнениям, причиняющим большие бедствия живущим там беднякам. В этом же квартале находятся и Балтийские верфи, много заводов и фабрик.

Здесь я проповедовал о долге, о счастье, и вскоре моя паства настолько увеличилась, что здание не могло вместить ее. Часто собиралось более 2 тысяч народу слушать меня. Но этого было недостаточно. Казалось мне, что за словами должны следовать дела, и я начал обдумывать, какой практический план я мог бы предложить народу для улучшения его жизни. Я посоветовал им организовать братство для взаимной помощи. Этот план я сообщил настоятелю, которому он понравился, и он разрешил мне его выполнить. Приход тоже, очевидно, был очень доволен. Идея образовать такое братство быстро распространилась среди рабочих. Настоятель сообщил план этот архиерею, который был в то же время ректором академии, и просил его произнести проповедь на эту тему.

Казалось, что все благоприятствует моему плану. Я нетерпеливо ожидал дня, когда мое предложение должно получить официальную санкцию и организация могла быть открыта. Но Саблер отказался дать свое согласие, может быть, из-за неблагоприятных отзывов обо мне, данных некоторыми из духовенства, которые ревновали моих прихожан ко мне. К моему большому огорчению, в санкции было отказано под предлогом, что уже существует такая организация взаимопомощи во время периодических наводнений. Эта организация существовала все-таки только для случайных происшествий и была всецело в руках духовенства, тогда как вся суть моего плана была в том, что это будет постоянная организация и все управление будет всецело в руках самих рабочих и что это воспитает в них самоуважение и уверенность в возможности кооперации. После отказа я не счел возможным оставаться на своем месте, подал в отставку и отказался в то же время продолжать работу в обществе для распространения религиозного и нравственного обучения, во главе которого стоял священник Орнатский, [22] Орнатский , Философ Николаевич, род. 1860 г., проповедник, принимал деятельное участие в обществе трезвости и в зубатовской организации при экспедиции загот. гос. бумаг. Был настоятелем Казанского собора. Расстрелян в 1918 г. который, к несчастью, сделался правой рукой с. — петербургского митрополита. Это общество было под особым покровительством царя и правительства. Я чувствовал, что не могу принять в нем участия, потому что мне казалось смешным, как, например, я, молодой студент академии, которому едва исполнилось двадцать лет, буду проповедовать целомудрие перед толпой стариков и старух или же уговаривать их, во имя трезвости, дать клятву воздерживаться от пьянства на некоторый период. Я знал, что, нарушая свою клятву, они приходили иногда в такое отчаяние, что принимались пить больше, чем прежде, только для того, чтобы забыться. Я считал, что необходимо этим людям дать более солидные познания, расширить их кругозор и научить их думать и действовать самостоятельно. Проповедовать же абстрактные принципы мне казалось бесполезным. Я познакомился со многими рабочими, посещая их на Балтийской верфи и вступая с ними в разговоры. Они верили мне и даже признавались, что увлекаются политическими идеями. В то время я еще не думал о необходимости политических реформ и говорил рабочим, что трудовой организацией они добьются лучших результатов для себя, чем столкновением с правительством. Я искренно сочувствовал их тяжелому положению. Однажды, когда я проходил по плавильному отделению, один из рабочих спросил меня: «Разве в аду хуже, чем здесь?» — и, когда я в ответ упомянул имя Бога, он крикнул: «Здесь нет Бога; я тысячу раз молил его избавить меня от этого ада, в котором мы мучаемся ради куска хлеба, но он не услышал моей молитвы».

Когда я был на втором курсе академии, мне предложили место исправляющего должность главного священника во втором приюте Синего Креста. Приют этот также находился в рабочем квартале. Одновременно меня пригласили проповедовать Священное Писание в Ольгинском доме для бедных, состоящем под покровительством императрицы. [23] Гапон служил во втором убежище Московско-Нарвского отделения Общества попечения о бедных и больных детях и в Детском приюте трудолюбия св. Ольги.

Чтобы попадать на место моей службы, я должен был проходить громадное поле, называемое Гаванским полем. Это большое открытое пространство могло бы быть использовано как место для детских игр, а между тем оно является очагом заразы, служа свалочным пунктом и местом сборищ босяков, жизнь и страдания которых так хорошо описаны Максимом Горьким. Часто на своем пути я останавливал этих несчастных, знакомился и разговаривал с ними и помогал им чем мог. Их печальная судьба глубоко меня трогала. В это время у меня еще не возникла мысль об участии в переустройстве общества посредством организованной борьбы рабочего класса. Я просто шел к наиболее страдающим и обездоленным, движимый исключительно желанием им помочь. Даже эти несчастные отщепенцы Гаванского поля, казалось мне, не должны быть вне человеческого сострадания. Было и другое место, носившее название «Девичье поле» по названию монастыря, находящегося близ него, где собирались такие же несчастные отщепенцы — мужчины, женщины и дети. И это место я тоже посещал часто. Задача, как помочь им, все более и более охватывала мои мысли. Чтобы добраться до корня вопроса, я стал посещать частные ночлежные дома, которые в Петербурге, как и в других городах, служат дополнением к одинаково несущественным городским учреждениям этого рода. Во многих ночлежных домах санитарные условия были ниже критики, а воздух так тяжел, что, по простонародному выражению, в нем можно было топор повесить. Вначале я переодевался, чтобы ночевать в этих ночлежках, но потом, когда хорошо познакомился с их посетителями, стал приходить по вечерам уже в священнической рясе и, найдя себе помощника среди развитых рабочих, правил там небольшие богослужения. Вскоре бедняки стали собираться ко мне и рассказывать о своей жизни. Они нашли во мне друга, я же нашел, что даже на этом «дне», где все человеческое было забито и искажено, сила искреннего доброжелательства могла возродить даже тех, кто считался безвозвратно потерянным. Конечно, было неизбежно, что, в конце концов, эти сведения о моей деятельности дойдут до полиции. Однажды градоначальник Петербурга генерал Клейгельс [24] Клейгельс , Николай Васильевич, генерал-лейтенант, петербургский градоначальник, впоследствии киевский генерал-губернатор (1901–1905). предложил мне явиться к нему в канцелярию. Он спросил меня, чем я занимаюсь, и я ему подробно изложил все причины, благодаря которым я стал интересоваться состоянием этого беднейшего слоя населения; я сказал ему, что я пытаюсь найти способ, каким можно было бы возвратить этих несчастных людей к честной и порядочной жизни. Я добавил, что собираюсь писать доклад о всех своих заключениях и предложениях, а он, делая вид, что все это его очень интересует, и видя, что у меня никаких политических целей в работе нет, отпустил меня.