Михаил Морозов - Шекспир

Рядом с Гамлетом возникают, тоже как живые: преступный Клавдий, тайно мучимый раскаянием, [64] Напомним сцену молитвы Клавдия (акт III, картина 3-я). Кроме того, когда Полоний рассуждает о притворстве (акт III, картина 1-я), Клавдий говорит о том, как страдает его совесть от слов Полония. «О тяжкая ноша!» — восклицает Клавдий. влюбленная в него «несчастная королева», как называет ее Гамлет; совсем юная Офелия, которая невольно становится орудием в руках врагов любимого ею человека; самоуверенный, хитрый, ограниченный Полоний и его сын Лаэрт, воспитанный на канонах рыцарской чести и вместе с тем подающий надежды в старости стать вторым Полонием (он уже любит, подобно отцу, читать длинные нравоучительные проповеди), — целая галерея живых портретов, созданных великим художником-реалистом.

Как играли Гамлета в дни Шекспира? В элегии, написанной на смерть Ричарда Бербеджа в 1619 году, говорится следующее: когда Бербедж, играя в какой-то роли, «прыгал в могилу», он исполнял это «с таким правдивым выражением», что казалось — «он сам готов умереть». Элегия также рассказывает о том, что Бербедж играл на сцене обагренного кровью умирающего человека и что не только зрителям, но и актерам в эту минуту казалось, что он умирает по-настоящему. Здесь, возможно, речь идет о «Гамлете» (сцена на кладбище и финал). У трагика, несомненно, были моменты сильного правдивого исполнения. Но, с другой стороны, Антони Сколокер в своей поэме «Дайфант, или любовная страсть», напечатанной в 1604 году, рассказывает о том, как Гамлет «рвет страсть в клочья». Из слов Сколокера можно также заключить, что Бербедж акцентировал притворное безумие Гамлета (Сколокер рассказывает о том, как Гамлет срывает с себя камзол и «остается в одной рубашке»). Это было исполнение, в котором были подчеркнуты прежде всего внешние эффекты.

Как толковал Бербедж образ Гамлета? Вопрос этот представляет исключительный интерес потому, что Бербедж, несомненно, — советовался с Шекспиром. Мы тут располагаем косвенным свидетельством. Преемником Бербеджа в роли Гамлета был актер Тейлор. Последнего в роли Гамлета видел Вильям Давенант, который руководил в работе над ролью Гамлета знаменитым актером Томасом Беттертоном (1635–1710), стремившимся возродить старинные традиции «Глобуса». По словам писателя Ричарда Стиля, видевшего Беттертона в роли Гамлета в 1709 году (замечательно, что Беттертону было тогда за семьдесят лет), Беттертон создавал образ «многообещающего, живого и предприимчивого молодого человека». Гамлета он играл «в одежде школяра».

«Трагическая повесть о Гамлете, принце датском» на сцене «Глобуса» «понравилась всем», как свидетельствует Сколокер. Было что-то в этой пьесе, что доходило до зрителей, в особенности из простого народа. В предисловии к своему «Дайфанту» Сколокер задает самому себе вопрос: писать ли ему так, как писал придворный поэт и писатель Филипп Сидней, или «трогать сердце простонародной стихии, подобно трагедиям дружественного Шекспира?» (Сколокер тут же упоминает «Гамлета»).

В сентябре 1607 года английский корабль «Дракон» плыл по Атлантическому океану, направляясь в Ост-Индию. Стояли жаркие, безветренные дни. Команда изнывала от безделья. Капитан корабля Вильям Килинг, желая, по собственным словам, «отвлечь людей от праздности, азартных игр и непробудного сна», разрешил команде играть спектакли. 5 сентября капитан Килинг записал в судовом журнале: «У нас была исполнена трагедия «Гамлет». 13 сентября он записал: «Играли «Короля Ричарда II». 31 марта 1608 года Килинг записал в журнал: «Пригласил к обеду капитана Хокинса. Ели рыбу. На борту нашего корабля играли «Гамлета».

На титульном листе первого издания «Гамлета» (1603) читаем: «Напечатана в том виде, в каком эта трагедия исполнялась… в университетах Кембриджском и Оксфордском, а также в других местах». А между тем известно, что профессиональным актерам было запрещено выступать в стенах университетов. Отсюда, по всей вероятности, следует, что студенты играли «Гамлета» в любительских спектаклях. Так как трагедия еще не была напечатана, студенты каким-то образом должны были получить рукопись «Гамлета». Это заставляет нас предполагать, что среди знакомых Шекспира были студенты университетов. Такое знакомство могло завязаться и в Лондоне. Напомним также читателю, что Шекспир по дороге в Стрэтфорд проезжал через Оксфорд. От студентов Оксфорда рукопись легко могла попасть и к студентам Кембриджа.

О близости Шекспира к студенческим кругам говорит, возможно, и следующее. Из некоторых мест произведений Шекспира явствует, что ему был в общих чертах известен закон кровообращения. А между тем Вильям Харвей (Гарвей) (1578–1657), открывший этот закон, опубликовал результаты своего открытия лишь в 1628 году, что ставило в тупик комментаторов. Однако Харвей начал читать лекции в Оксфордском университете в 1600 году и в этих лекциях уже излагал в общих чертах сущность впоследствии разработанного им закона. Шекспир мог узнать об открытии от кого-нибудь из студентов. И, наконец, небезинтересен тот факт, что в 1601 году студентами Кембриджского университета было создано обозрение «Возвращение с Парнаса», в котором очень тепло упоминается имя Шекспира.

Биографы Шекспира обходят почему-то молчанием совокупность этих фактов, свидетельствующих, повидимому, о какой-то связи, которая существовала между Шекспиром и студентами университетов. Во всяком случае, сам факт, что об университетах упоминается на титульном листе первого издания «Гамлета», является знаменательным. «Трагическая повесть о Гамлете, принце датском» не могла не быть близкой студенческим кругам той эпохи. Не случайно другом Гамлета, гуманиста-мыслителя в одежде датского принца, является бедный студент Горацио.

Мы уже встречались с темой о природном равенстве людей в комедии Шекспира «Как вам это понравится».

Пердита в «Зимней сказке» говорит о том, что то же солнце освещает дворец вельмож и хижину пастуха. «Разве не странно, — говорит французский король в комедии «Конец — делу венец», — что люди говорят о благородной и низкой крови, когда кровь всех людей одинакова по весу, цвету и теплу!..»

Всех людей создала природа. Эта мысль всегда жила в душе Шекспира. Она вдохновляла его и при создании одной из величайших его трагедий, которая была поставлена на сцене «Глобуса» в 1604 году. Шекспир воспел в этой трагедии любовь знатной венецианки и чернокожего Отелло (слово «мавр» в ту эпоху означало вообще чернокожий), «толстогубца», как называет Отелло Родриго.

Некоторые черты сюжета Шекспир заимствовал из новеллы итальянца Чинтио, изданной в Венеции в 1566 году. Но трагедия Шекспира имеет, по существу, мало общего с этой новеллой — рассказом о подлости, ревности и гнусном злодеянии.