Георгий Мелихов - Белый Харбин: Середина 20-х

Старик Бао, необычайно скупой, узнав об этом, выбросился с горя из окна своего генерал-губернаторского дома и жестоко разбился. В дальнейшем ему пришлось долго и безнадежно лечиться, потеряв и значительную толику своего состояния, и свое здоровье, которое ему так и не удалось восстановить".

Однако было бы несправедливо, рассказав здесь о Бао, не упомянуть подробнее и о Сун Сяоляне (да и о других китайских Председателях правления КВЖД).

"При нем, — пишет Е. Туров, — начался широкий приток русских эмигрантских масс в Маньчжурию, значительный процент которых сумел пристроиться на дороге и даже на высококвалифицированных должностях.

Были при нем, у руля приняты Г. К. Гинс, И. А. Михайлов, К. П. Харитонов, инженер В. П. Максимов и многие-многие другие, усилившие в деловом и культурном отношении русские кадры на дороге.

Сама наружность Сун Сяоляня — этого убеленного сединой старца с тонкой бородкой, располагала к себе, и пребывание его на дороге может быть охарактеризовано необычайно дружным сотрудничеством с Б. В. Остроумовым и с Русско-Азиатским банком, только что добившимся к тому моменту своих прав на соуправление дорогой.

Опытный администратор, Сун Сяолянь учитывал культурную роль русских и не ошибся в своих расчетах, твердо опираясь на русских специалистов, так как как раз в этот промежуток времени КВЖД именно и достигла особенного расцвета.

С чисто европейской точки зрения, Сун отличался, пожалуй, некоторыми чудачествами, но самого безобидного свойства.

По каждому нужному и ненужному поводу он, например, сочинял стихи, начиная даже и свои официальные деловые документы стереотипной фразой: "Я, Сун Сяолянь, чин, имеющий павлинье перо"… и т. д.

Положительная сторона Сун Сяоляня оказалась вместе с тем и его "ахиллесовой пятой" в оценке правителей Мукдена, где уже начинали к тому времени греметь шовинистические литавры.

Для успешного же похода против русского влияния в те годы, в дни существования в Маньчжурии Межсоюзного Технического Комитета (МТК), нужен был человек, привычный к обращению с иностранцами, чтобы найти ту опору со стороны американца Стивенса, француза Па-теони и других верховодов этого учреждения. И выбор Чжан Цзолиня пал на выкормыша великобританской культуры, владевшего английским как родным и получившим образование в Лондоне, — доктора Ван Цзиньчуна, энглизированного в самой своей внешности, всегда щегольски одетого в ультрасовременный костюм и державшего себя на чисто европейский манер.

В то время как патриархальный Сун Сяолянь держался соглашательской политики с русскими руководителями дороги, д-р Ван сразу же вступил в ожесточенную борьбу с Остроумовым, опираясь на свои связи в МТК.

Дело доходило до таких резких сцен между ними, что по нескольку дней и даже недель они состояли в разрыве "дипломатических отношений", а за кулисами по инициативе д-ра Вана устраивались даже разного рода враждебные инсценировки вроде демонстрации фуцзядяньской черни против русского влияния на дороге и прежде всего против Остроумова.

Но "энглизированный" д-р Ван был, в сущности, абсолютно чужд Мукдену, и когда закончилась роль МТК и стали явственно обрисовываться контуры китайско-советского соглашения, то "мавр сделал свое дело", и Ван был выброшен, поспешив перебраться в орбиту нанкинского правительства.

Заместителем его оказался ныне хранитель печати империи Маньчжоу-диго Юань Цзинькай, один из крупных маньчжурских деятелей, руководивший дорогой в самое сложное переходное время к "советовластию" на ней от 1924 по 1925 год…" (см. об Юань Цзинькае также Главу VIII настоящей работы).

Многие официальные китайские лица — ближайшие сотрудники "старого маршала" хорошо относились к русским, помогая в их нелегкой адаптации к условиям жизни в Китае. Среди них я хочу назвать такие имена, как Сергей Иванович Лю Цзэжун, сын Ивана Ивановича Лю — управляющего кабинетскими чайными плантациями на Кавказе, в императорской России; ген. Ян Чжо, крестник Хорвата; ген. Чжу Цинлань, много сделавший для русских беженцев; Ли Тьяао, игравший ключевую роль в новом китайском суде, созданном в полосе отчуждения вместо прежнего русского; ген. Чжан Гочэн, выпускник Коммерческих училищ, лучший китайский контрразведчик; ген. Василий Александрович Лю Хуау, большой друг русских; Нина Сунтай, выпускница Харбинского политехнического института; Му Вэйтан, владелец известного в Харбине магазина "Тун Фа Лун", и многие-многие другие. Однако подробнее о них я надеюсь рассказать в другой книге.

Здесь же о представителях той многочисленной группы подлинных русофилов из среды китайцев, которые были тесно связаны с русским населением экономическими и культурными узами, приобщали к этим связям и своих детей, давали им прекрасное русское образование — и вместе с тем сохраняли связь с китайской культурой, с китайскими бытовыми особенностями и обычаями. Они являли всей своей жизнью поразительный сплав, слияние, синтез двух культур — китайской и русской. Из ряда наиболее ярких представителей этой группы харбинцев я, несомненно, выделю старейшего ее представителя — Михаила Ивановича Лютая и его семью, проживавших в Харбине на углу Стрелковой и Николаевского переулка, в доме № 40.

Это был простой выходец из Шаньдуна, искуснейший печник — кладчик голландских печей и каминов в городе, затем крупный подрядчик КВЖД (подрядчиками называли поставщиков материалов для дороги или производителей каких-либо работ), бывал в Москве и Петербурге; имел много русских друзей, среди которых считался совершенно своим. Но вместе с тем оставался китайцем.

Например, в "Заре" я прочитал сообщение о том, что в апреле 1922 г. по Харбину прошла процессия в честь 80-летия матери М. И. Лютая. Сотни китайцев несли в подарок ей разноцветные шелковые полотна-знамена с иероглифами на них, выражающими пожелания долголетия и благополучия, и другие дары. Процессию сопровождал оркестр Винчи, а замыкали ее несколько десятков щегольских экипажей гостей…

Дал своим детям прекрасное образование и воспитание. Его сын Александр (Шура Лютай) — студент, затем доцент ХПИ, живет ныне в Австралии. Автор статьи "О русско-китайской дружбе" (Политехник, 1989, № 12, с. 191–194), в которой есть такие строки:

"У русских и китайцев много общего — честность, упорство, широта натуры, трудолюбие, работоспособность, широкое гостеприимство, умение сближаться с другими и приспосабливаться к изменяющейся обстановке…

Очень хочется верить, что эта беззаветная чистая дружба между русскими и китайцами, начатая еще нашими прапрадедами, еще сыграет свою роль в жизни мира, хотя правда уже, увы, без нашего участия. Пусть будет вечно жить "руска-китайска настояща братка игоян"". ("Игоян" — ломаное китайское "одинаково", "одно и то же".)