Аркадий Белинков - Юрий Тынянов

Когда же этого обобщения нет, а есть лишь социальная, моральная, политическая, просветительская и иные категории, распределенные среди лиц, снабженных известными историческими именами, то оказывается, что сложение лиц, снабженных известными историческими именами, с социальными, моральными, политическими, просветительскими и иными категориями не прибавляет лицам значительности, а категориям реальности бытия.

В некоторых случаях это выглядит таким образом.

Перед войной писатель А. К. Виноградов прошлое окрашивал одним черным, или одним белым, или одним красным цветом. Писатель то чернил, то обелял, то приукрашивал людей и события. В произведениях А. К. Виноградова каждый персонаж или событие выкрашены заранее приготовленным для него цветом, в результате чего в произведении возникают разнообразные цветовые комбинации типа живых картин. События и люди в романах А. К. Виноградова реют над реальной историей величаво, как трехцветные флаги и дамские зонтики. А. К. Виноградов повествует в своих романах не о взаимоотношениях людей, а об операциях с условными обозначениями известных исторических деятелей и событий.

Книги Тынянова выгодно отличаются от книг А. К. Виноградова тем, что в них люди живут в свое время, но доживают до нашего. Происходит это потому, что они обладают свойствами, присущими как их, так и нашему времени, а это бывает тогда лишь, когда в образе заложена значительность, не исчерпывающаяся в короткий срок. Герои же книг Виноградова безостановочно летят над эпохами прямо в грядущее.

Тынянов всегда вводит героя не только с историческим событием, но и с окружающим его миром, и поэтому в повествовательное поле включается большое количество вещей. Но (в отличие от Виноградова) Тынянов пользуется исторической деталью для того, чтобы показать через нее свойства и особенности исторического лица и события. По характерной детали, по вещи, которую держит в руках герой, писатель узнает, кто он. Тынянов, как всякий художник, хорошо осведомленный в своем искусстве, делает нечто похожее на то, что больше ста пятидесяти лет назад сделал Тальма: артист надел костюм определенной эпохи, и герой оказался переведенным из классицистической абстракции в свое реальное время. До Тальма на сцене был человек, пригодный для всякой истории. (Что было, как легко понять, следствием не малой образованности или недостаточной сообразительности, а основополагающим пунктом эстетики классицизма.) Виноградова (в отличие от Тынянова) занимает в истории прежде всего костюм. Вот, например, мужчина носит сюртук, бакенбарды и держит в руке гусиное перо. Такой мужчина в собрании сочинений А. К. Виноградова называется "Стендаль". А вот другой пример: женщина в голубом платье с корсажем, отделанным гипюром. В руке - цветок роза. Все вместе - женщина, голубое платье и цветок - называется уже не "Стендаль", а "Матильда". Еще один пример: человек в черном фраке. В руках деревянный продолговатый предмет, именуемый скрипка. Человек во фраке, со скрипкой называется "Паганини". Это очень удобно для писателя, читателей и библиотечных работников в связи с тем, что очень экономит время. Из книг А. К. Виноградова мы выносим одно строго обязательное впечатление: какой замечательный отгадчик был Стендаль (Паганини, Байрон, Мериме, Уго Фосколо). Как он (они) ухитрялся (-лись) угадать, что его будут больше всего читать в 1935 году?! Это просто удивительно! ! Герои А. К. Виноградова не думают, а угадывают, и автор отбирает для своих произведений только правильные ответы. Поэтому в произведениях А. К. Виноградова перед нами не великие писатели, музыканты и политические деятели, а только первые ученики.

Герои Ю. Н. Тынянова, не в пример героям А. К. Виноградова, ошибаются часто. И ошибаются они не только из-за исторической ограниченности своего времени и недостатков собственного интеллекта, но и потому, что ошибался Тынянов. При всем этом Тынянов избежал ошибки, оказавшейся для Виноградова роковой и поставившей его вне пределов серьезной литературы. Тынянов не модернизировал и не иллюстрировал историю, не соединял исторические события пейзажем или женской улыбкой, полной очарования, и не заверял читателя, что у героев его книг все благополучно по части идеологии.

Книги А. К. Виноградова нравятся читателям, которые не знают, что литература открывает неведомые, спрятанные, новые стороны жизни.

Я так подробно остановился на творчестве А. К. Виноградова из экономии места: лучше показать на примере одного писателя некоторые художественные особенности творчества многих других писателей.

Читатель плохих писателей ищет в литературе привычных словосочетаний, образующих похожие на уже известные из других книг характеры. Человеческие же характеры и проявления их не похожи друг на друга, как не похожи друг на друга лица разных людей.

Поэтому всякий характер и всякое его проявление, похожие на другой характер и на другое его проявление, всегда кажутся нам недостоверными и заимствованными из литературного или другого легкодоступного источника.

Оригинально же, то есть подлинно и правдиво, только такое проявление характера, которое свойственно лишь этому человеку.

Человеческая подлинность - это безупречное умение походить на себя самого. Она возникает только тогда, когда произведение неповторимо, то есть оригинально.

Продолжение чужого пути - достояние не художников, а эпигонов. Смысл их трудолюбивой работы заключается в посильной компрометации сделанного художниками. А так как эпигонов очень много, то дело их не стоит.

Стада эпигонов вытаптывают жанры, просодии, массивы слов, пласты тем, мотивов, сюжетов.

Значение книг Ю. Н. Тынянова в том, что это оригинальные книги, то есть книги, полные правды и подлинности.

Строгая, сдержанная и точная простота русского исторического искусства, его непрощающая осторожность стали отличительной особенностью национальной школы. Поэтому возникавшие временами намерения опровергнуть эту отличительную особенность не без основания казались неорганичными и вызывающими серьезные опасения.

Такого рода опровержения были не пятиминутным увлечением, а не однажды возникавшей попыткой, и не всегда такая попытка бывала отражена. Все это очень скоро выходило за пределы только литературных дискуссий и охватывало широкий круг людей и явлений.

В некоторых случаях это выглядело таким образом.

На бульваре, начинающемся у Арбатской площади, вместо памятника, который стоит сейчас, раньше стоял другой памятник. Раньше памятник был поставлен Гоголю. Гоголь был сутулый, нос у него был длинный, сидел Гоголь как-то боком, зябко кутался, на людей не глядел, и ничего похожего на Кузьму Минина в нем не было, хотя он тоже по-своему был замечательный человек.