Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)

Праздник. А папа весь день дома. Прихварывает и хандрит. Поздно встал. А Машка утром гуляла с бабушкой. Была на Неве, видела разукрашенные флагами корабли, была в парке. Домой пришла тоже с флагом. Гостей у нас не было, но вечером устроили “бал”: мама поставила на проигрыватель “Славянский танец” Дворжака, нарядилась сама, нарядила Машку— танцевали.

После ужина я вышел в ванную покурить. Уселся на бортик ванны, вытянул по бортику ноги.

Машка посмотрела и говорит:

— Ваня, Ваня— простота...

Это песенка такая— про Ваню, который “купил лошадь без хвоста”. А там картинка— похожая.

4.12.58.

Сегодня вечером мама и папа уезжают в Москву. Папа едет на писательский съезд. Впервые оба родителя на такой большой срок, то есть на несколько дней, покидают Машку, оставляют ее на попечение бабушки и тети Ляли.

Машка не понимает, конечно, что значит “Москва” и что такое “несколько дней”.

Последние три-четыре дня папа не работал, у него болел глаз, врач запретил ему читать и писать. И все эти дни с утра до отбоя папа был с Машей.

Играем или смотрим картинки в книгах или что-нибудь еще придумаем... Потом я начинаю забивать в мундштук сигарету. Машка видит это, вскакивает:

— Идем курить?

И мы направляемся в ванную, где я устроил себе курилку и где Машка с удовольствием (и без вреда для себя, так как там хорошая вентиляция) проводит время.

* * *

По-прежнему много и с удовольствием вспоминает, наслаждается этим новым даром жизни. Увидела в книге теленка. Повернула ко мне голову (это непременно— чтобы увидеть мои глаза):

— Помнишь— в Разливе теленочек?

Или— чищу ей ваткой нос.

— Помнишь, Тамарочке нос чистили? (Тамарочка— это кукла.)

Как-то днем я укладывал ее спать (вернее, лежать, так как днем она не спит уже больше двух месяцев). Пытаясь усыпить Машку, я стал слегка покачивать ее кроватку. Это вызвало, по-видимому, приятные ассоциации, напомнило лето, Разлив, где ее возили в коляске, укачивали и убаюкивали. Машка встрепенулась, села в кроватке:

— Помнишь... комаики кусали?

— Ну как же, помню комариков.

— Машу кусали. Вот.

И поднимает ногу, показывает, где именно ее искусали злодеи комары.

* * *

Радуется, когда я шучу,— например, разглядывая картинки в книге, называю собаку лошадью, слона— лягушкой и тому подобное. Иногда верит, что я такой бестолковый, но чаще понимает, что я шучу.

Спрашиваю:

— Это что— слон?

— Лягушка!!!

— Лягу-ушка??!

— Правда, лягушка!

Это “правда” я услышал на днях. И почему-то обрадовался.

23.12.58.

Мама и папа 12 дней были в отлучке— ездили в Москву. Машка осталась на попечении бабушки и тети Ляли. Мы боялись, что она будет тосковать... Ничего подобного. В этом возрасте горевать не умеют.

Впрочем, кто знает...

Внешне девчонка ничем не проявляла своей “тоски по родителям”, была весела, оживлена, жила заботами текущей минуты... Звонили мы в Ленинград ежедневно, иногда по два раза, а Машка не всегда и к телефону бежала, когда ей говорили: “Иди скорей, мамсинька из Москвы говорит”. Даже, пожалуй, забыла нас немножко. Несколько минут дичилась, исподлобья разглядывала нас, когда мы рано утром 18-го явились перед ее светлые очи. Но где-то в глубине души она тосковала, конечно. И вот доказательство.

Третьего дня, то есть на пятый день нашего возвращения, Машка, уже лежа в постели, зовет маму:

— Мамсинька... ложись!.. (То есть ложись рядом.)

Когда мама, устроив постель, ложится, Машка испытующе смотрит на нее и тихо-тихо спрашивает:

— В Москву не уедешь?

* * *

Ночью Машка проснулась, плакала, кричала, звала маму.

Элико прибежала:

— Машенька, детка, что с тобой? В чем дело?

Машка (с выражением ужаса на лице). Мыло потерял а!..

Во сне увидела.

А днем она много возилась в ванной с обмылками— и один из них потерялся, упал в раковину, и она долго не могла его достать. Позже камушком, который играл роль мыла, долго мылила у меня в комнате крохотного голыша, “дитю”. Так что у мыла были основания втереться в ее сновидение.

2.1.59. Ленинград.

...О елке говорили ей давно. Когда папа с мамой уезжали в Москву, ей было объявлено, что едут они за Дедом Морозом, а Дед привезет елку и подарки.

Вообще этого Деда Мороза эксплуатировали сверх всякой меры. Пугали: “Дед Мороз рассердится, если кушать не будешь”, “Если спать не пойдешь— Дед Мороз подарков не принесет”...

Эта дешевая домашняя мифология мне, по правде сказать, не нравилась.

Извлекать “педагогическую пользу” из такой легенды— и делать это на каждом шагу— хорошо ли? Легкий способ. И чем он лучше других способов, когда запугивают волком, трубочистом, милиционером, Бармалеем и так далее?

К счастью, Машу до конца не запугали. Деда Мороза она ждала с почтением, с излишним, быть может, волнением, но без страха.

Елки она не видела до утра 1 января. Принесли ее вечером 31-го, когда Маша уже спала, разукрасили, уложили под ее сенью подарки и тут же поставили полуметрового Деда...

Я оставил Машке послание, в котором раешником сообщалось, что, кажется, елка уже стоит в столовой и что, если не ошибаюсь, Дед Мороз прибыл и находится там же— с подарками.

К сожалению, я не видел, как Машка появилась в столовой. Но мама, прочитав Машке мое письмо, одев ее и разрешив ей войти в столовую, вышла в коридор и через другую дверь наблюдала за девочкой.

Машка ахнула, застыла, глазенки ее забегали по разукрашенным веткам дерева и наконец остановились на фигуре белобородого старика.

— Здравствуй, Дед Мороз,— сказала Маша.— С Новым годом!

* * *

Несколько анекдотов из Машкиной жизни.

— Мама, спей немножко!

— Что значит “спей”? “Спой” ты хочешь сказать? Спеть тебе?

— Да... спей.

И жмурится. Клубочком свертывается под одеялом.

— Что же тебе спеть?

— “Колотушек надавай”.

Это фраза из какой-то народной колыбельной.

* * *

Маша уже такая большая, что поправляет других, когда они говорят неправильно.

Мы втроем в ванной: Маша, мамся и я.

— Папсинька, скажи, ты любишь Машу?— спрашивает мама.

— Лублу,— отвечаю я (точно так, как еще месяц назад говорила Маша).

Маша— на руках у мамы— иронически смеется:

— “Лублу”!

— Папа неправильно сказал: лублу! А как надо сказать?

Отчетливо, четко, изысканно, как-то даже по-французски:

— Лю-блю.

...А вот уже совсем невеселый анекдот.

Перед праздником работала у нас Аня— несчастная женщина, муж которой в тюрьме. На руках трое детей, работает поденно. Дети— мал мала меньше— остаются дома одни, то и дело хворают.

Под Новый год Аня мыла у нас в столовой пол. Машка разговорилась с ней: