Ирина Сиротинская - Мой друг Варлам Шаламов

Вечный «милый лжец» — так назвала себя Ирина Емельянова, охотно уступая желанию создать миф, раскрасить действительность. Может быть, так и надо писать воспоминания, может быть, миф ближе истинной сущности происходящего. Но я, архивист, исследователь, не могу побороть в себе желания поправить текст, напомнить о действительности.

Да, в 30-е годы был роман у Шаламова с Ольгой Ивинской, прелестной «девочкой с английской гравюры», как называли ее в редакции. Но — уже была жена, Галина Игнатьевна Гудзь. И он мне рассказывал, что любил ее самоотверженно, хотя и были другие увлечения, но на первом месте всегда была она — Галина, «бесценная девчонка», а в 1935 году родилась дочь. Это письма Галины он хранил на Колыме, о них писал стихи, Галине посвящено и стихотворение «Сотый раз иду на почту за твоим письмом…», написанное, по словам В. Т. (кстати, под заглавием «Верю»), «в 1952 г., в Барагоне близ Оймяконского аэропорта и п/о Томтор», там он получал письма жены.

Возвращаясь в 1953 году в Москву, он возвращался к ней. В письме Б. Л. Пастернаку (янв. 1954 г.) Шаламов пишет: «И какую нужно иметь душевную силу и веру в человека, чтобы семнадцать лет писать ему по сто писем в год, встретить его на вокзале…». Новая разлука (В. Т. уезжает на торфоразработки Калининской области), планы на дальнейшую жизнь («поживем для себя») разочаровали В. Т. страшно. Галина просила «все забыть», а он начинает писать «Колымские рассказы». Неминуемо надвигался разрыв с женщиной, которую он поистине обожал семнадцать лет. Вот тогда-то и возникло увлечение Ольгой Всеволодовной (апрель-июнь 1956 г.), ею вполне разделенное.

Но, познакомившись с Ольгой Сергеевной Неклюдовой, глубоко его полюбившей, Шаламов решительно, как и всегда, порывает с О. В., которая мстительно ему сказала: «Пастернака ты больше не увидишь». Увы, так это и было. Никогда больше не встретится В. Т. с Пастернаком, которого любил восторженно. Отношение к О. В. изменилось на резко отрицательное — так несопоставима для него была ценность общения с «живым Буддой», поэтом, гением и — с обычной, порой мелочной женщиной.

Ну, и мелкие замечания — писал В. Т. в Туркмене не в самодельных, как на Колыме, тетрадках — а в обыкновенных школьных.

Цитата из стихотворения неточна:

«Драгоценная дружба» была более близкими отношениями, именно поэтому она прервалась, когда В. Т. сблизился с О. С. Неклюдовой.

Но, несмотря на неточности, воспоминания Ирины Емельяновой очень мило написаны. И, в конце концов, каждый помнит, или хочет помнить прошлое по-своему. Вот источник мифов.

Олег Васильевич написал предисловие к «Вишере» Шаламова (М., 1989).

Предисловие хорошее, написано с пониманием личности и работы Шаламова.

Тем более хотелось бы поправить те немногие детали, которые невольно художник в Олеге Васильевиче добавил в его небольшие воспоминания.

Однокомнатной квартиры у В. Т. никогда не было, он жил только в коммунальных квартирах. Меблировка тоже описана неверно — кровать была не железная, а деревянная и застелена аккуратно, стол был не кухонный, а письменный (на нем и стояла пишущая машинка).

Не помню, чтобы он подставлял горстью руку под съедаемый хлеб, — это явно художественная деталь. С палкой В. Т. не ходил. Нервного тика тоже не было.

Говорил он всегда очень горячо, образно, так что я, например, прямо видела все, о чем он говорил. Но, может быть, с другими, чужими он говорил иначе — «медленно, с запинками». Не думаю, что Олег Васильевич был «чужой» по натуре Шаламову. Может быть, предмет беседы В. Т. не очень интересовал. И руки у В. Т. дрожали только в момент сильных волнений, как, наверное, у многих людей, да после припадков болезни Меньера (нарушение равновесия, слуха).

В своем письме в ЛГ в 1972 г. он отрекался не от книги, книги-то как раз не было, а от конъюнктурных публикаций своих рассказов в чисто политических целях — не хотел быть игрушкой политиков и разведчиков. Ведь в те годы почти все русскоязычные зарубежные журналы и издательства финансировало ЦРУ.

Мелкая неточность: отец В. Т. был священником не в Канаде, а на о. Кадьяк.

Но главное в том, что Олег Васильевич написал положительную рецензию на сборник «Колымских рассказов», оценил высоко в те годы талант их автора. Спасибо ему, при жизни порадовавшему Шаламова.

Эссе С. Григорьянца «Он представил нечеловеческий мир» (Индекс 1999, № 7–8) содержит, к сожалению, слишком много неточных фактов в мемуарной своей части, поэтому я вынуждена дать некоторые пояснения к нему.

Автор эссе, мягко говоря, преувеличивает свою близость к В. Т. Шаламову и осведомленность о многих бытовых и иных событиях его жизни. В архиве Шаламова сохранилось лишь одно письмо Григорьянца, оставляющее веское сомнение в близости их отношений. Обычно В. Т. щедро писал близким людям.

В мемуарной основе эссе — слухи, домыслы и т. п.

Но начнем пояснения по тексту эссе.

В 1930-е годы у В. Т. не выходила книга очерков, но в 1933 г. вышла брошюра в 24 стр., включавшая два очерка на профсоюзные темы. Но многие очерки и рассказы действительно были уже написаны и частично опубликованы в журналах и газетах.

Рассказ о разрыве с Н. Я. Мандельштам также недостоверен: Н. Я. не могла быть высокомерна с В. Т. — она высоко ценила его талант — «лучшая проза в России», считала, что перед ним «всегда будет стоять на задних лапах» (Знамя, 1992, № 2, с. 166). Разрыв произошел по инициативе Шаламова.

Пастернак не посылал на Колыму «Гамлета», а подарил «Фауста» при личной встрече. Содержание дарственной надписи говорит об этом: «Среди событий, наполнивших меня силою и счастьем на пороге Нового, 1954-го, года, было и Ваше освобождение и приезд в Москву…» (Юность, 1988, № 10, с. 58).

Одиночество Шаламова С. Григорьянц драматизирует напрасно. «Одиночество — это оптимальное состояние человека… Помощь единице оказывает Бог, идея, вера, [13] Несколько моих жизней. М., Республика, С. 365. » — говорил (и писал) об этом Варлам Тихонович: в одиночестве беседует человек с истинной своей сущностью, с памятью, поэзией, ищет правду и справедливость. После того, что он перенес, какое значение имели для него светские тусовки! — Только сердечная близость, теплота, понимание были нужны ему.

О перепечатке стихов, рассказов В. Т.

Видимо, Григорьянц, как и все тогдашние самиздатчики, как и я, и другие знакомые, перепечатывал для себя рассказы В. Т., первый экземпляр традиционно передавая автору, который он, впрочем, кому-нибудь дарил. Но перепечатывали все с машинописных материалов! — У В. Т. была прекрасная и преданная машинистка Е. А. Кавельмахер, разбиравшая его почерк, она-то и перепечатывала стихи и рассказы В. Т. На рукописях сохранились указания В. Т., адресованные ей. Была у него, кстати, и машинка, но ее в году 1978 украли. Вор известен, и есть письма Шаламова по этому поводу.