Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)

В этой обстановке в конце февраля, незадолго до выборов, разорвалась первая большая бомба. В это время у меня была подруга, которая продавала в киоске Ам Кни (Шарлоттенбург) горячие сосиски, сигареты, лимонад и тому подобное. Она работала посменно: неделю утром, неделю до полуночи. Выбрав свободное время, я обычно проводил полчасика около ее киоска. Как-то вечером, часов около девяти, к нам подошла уличная продавщица и сказала.

— Там, внизу, что-то горит. Люди говорят, что рейхстаг.

Мы не придали этому особого значения. [125]

Прежде чем спуститься в метро, чтобы ехать домой, я бросил взгляд на Шарлоттенбургское шоссе, в сторону Бранденбургских ворот, и действительно заметил на горизонте отблески огня.

На следующее утро я вел свою машину по Регентен-штрассе и вдруг заметил автомобиль, из которого как раз вылезали английский журналист Сефтон Делмер и Пуци Ханфштенгль.

— Путлиц? Вы еще не в бюро? Вы что, на луне живете? Не видите, что черт сорвался с цепи?

Оба возвращались прямо с завтрака, так как всю ночь провели в горящем рейхстаге и у Геринга. С горячностью рассказали они о предотвращении «путчистских планов коммунистических поджигателей».

Около одиннадцати часов на традиционной пресс-конференции появилось новое лицо. В дальнейшем этот господин приходил почти ежедневно и, как фокусник, вытаскивал из своего портфеля «потрясающие документы» относительно «большого коммунистического заговора». Это был регирунгсрат Рудольф Дильс, поставленный Герингом во главе вновь созданной тайной государственной полиции (гестапо); щеки и подбородок этого молодцевато выглядевшего бывшего студента-корпоранта были покрыты традиционными шрамами. Дильсу было около тридцати лет. Несколько лет назад социал-демократ министериаль-директор Абег взял Дильса на работу в прусское министерство внутренних дел, возглавляемое Зеверингом. Там он дослужился до поста референта по делам Коммунистической партии. Теперь выяснилось, что с самого начала Дильс злоупотреблял своим постом, действуя в качестве осведомителя нацистов. В наших кругах о нем сложилась поговорка: «В классической древности существовали только троянские кони. У нас в Пруссии теперь есть также троянские свиньи».

Долгое время нам самим было неясно, кто в действительности поджег рейхстаг. Некоторые иностранные корреспонденты с самого начала считали, что это дело рук Геринга. Однако в то, что за поджогом кроется заговор коммунистов, верили лишь очень немногие. Документы Дильса были слишком явной фальшивкой, а его аргументы — чересчур притянуты за волосы. Кроме того, цель кампании была совершенно ясна: нужно было запугать народ «зверствами коммунистов», чтобы он на выборах проголосовал за коричневых «спасителей от красного хаоса». [126]

Тем не менее все эти истерические вопли о «коммунистических убийцах и поджигателях» действовали даже на самых благоразумных людей. Насколько сильно было это воздействие, мне стало ясно, когда однажды ранним утром позвонила моя мать, поднявшая меня с постели. Она испуганно спрашивала, не произошло ли в Берлине чего-либо страшного.

— Здесь, в Лааске, — сказала она, — мы не спим ночей. Повсюду стоит охрана, так как каждую минуту мы ожидаем нападения коммунистических банд, которые хотят поджечь наше имение.

— Но, мама, — спросил я ее, — откуда у вас возьмутся коммунисты? Ведь там их вообще нет.

Мать на мгновение задумалась, а потом сказала:

— Да, собственно говоря, я до сих пор слыхала лишь об одном. Он как будто живет в Мертенсдорфе.

Мертенсдорф был расположен приблизительно в десяти километрах от Лааске. Мне удалось успокоить мать, и под конец она сказала:

— Возможно, ты прав. Мы все просто позволили свести себя с ума.

В нашей семье я до сих пор был единственным, кто высказывался о нацистах не совсем отрицательно, так как до 30 января я в определенной степени все еще верил в искренность их лозунга о «народной общности». Однако за последнее время я распознал лживую сущность нацистов, и взгляды мои изменились. Теперь в этом вопросе в семье существовало полное единство взглядов. Однако все остальные члены нашей семьи безоговорочно высказывались за «дейч-националов» (то есть за «немецко-национальную партию». — Ред.). Я же больше, чем нацистов, от всего сердца, глубоко ненавидел военную касту, тупых юнкеров и клику денежных мешков, стоящую за спиной Черно-Бурой Лисы. Сегодня эта компания ворчала на нацистов, однако ведь именно они привели к власти эту преступную банду.

Хотя я никогда не испытывал ни малейшей склонности к католицизму, на выборах в рейхстаг, состоявшихся вскоре после пожара, я голосовал за Центр — партию клерикалов. Все же это казалось мне лучше, чем партии «Гарцбургского фронта». По крайней мере существовала небольшая надежда, что католики будут выступать как оппозиция. [127]

Мне пришлось присутствовать на знаменитом заседании рейхстага, на котором все партии в конце концов сдались на милость нацистов. Адольф Гитлер хотел прийти к власти «легально, демократическим путем». Он потребовал, чтобы закон о чрезвычайных полномочиях, который должен был сделать его неограниченным диктатором, был принят подавляющим большинством голосов. Поскольку помещение рейхстага после пожара оказалось непригодным, заседание состоялось в оперном театре «Кроль».

Сидя в отведенной для нас ложе бельэтажа, я наблюдал за партером. Вдоль стен зала расположились штурмовики в коричневых рубахах с резиновыми дубинками в руках. Эти коричневые герои окидывали критическими взглядами депутатов, входящих через двери и медленно заполняющих зал. Еще никогда ни один немецкий рейхсканцлер не пытался столь нагло оказать давление на депутатов рейхстага при помощи дубинок своей партийной гвардии. Атмосфера была напряженной до предела, Коммунистическая партия была уже запрещена, и многие из ее депутатов, несмотря на иммунитет, сидели за решеткой, так как их участие в голосовании с самого начала делало невозможным получение Гитлером большинства в две трети голосов.

Сейчас все зависело от позиции социал-демократов. Придут ли они вообще на заседание? Несмотря на насильственное удаление Коммунистической партии, численность «национальной коалиции» была еще недостаточной, для того чтобы набрать без социал-демократов кворум, предусмотренный конституцией.

Социал-демократы явились с вытянутыми лицами, но они пришли и храбро заняли свои скамьи. Когда дошла очередь, их председатель Отто Вельс даже вышел на трибуну. То, что он говорил, звучало жалко. Конечно, социал-демократы не могут согласиться с нынешним правительством, однако, в конце концов, они тоже национально мыслящие немцы, и если правительство будет проводить патриотическую политику, оно может рассчитывать на их лояльность. [128]