Андрей Меркулов - В путь за косым дождём

Уже много лет спустя, однажды, после тяжелых полетов, Саша прилег отдохнуть на диван в летной комнате с большими окнами, и сквозь зыбкий сон ему отчетливо послышался едкий запах пороха в кабине, как после отстрела пушечной очереди. С усилием он проснулся. Вдали над взлетной полосой шел черный дым, горела чья-то машина, и ему снова вспомнилась война: по утрам, уже перед рассветом, мучительное настороженное ожидание вызова, когда его все время будило частое случайное звяканье полевого телефона и сразу отчетливо ощущался щиплющий пороховой дым. Это был мгновенный рефлекс — в первые дни на фронте он стеснялся признаться в этом старшим товарищам, пока не узнал, что они так же мучаются во сне, только внешне держатся спокойней...

Он долго ждал первого боя и думал с обидой, что его ведущий с ним хитрит: на сложные задания, на свободную охоту он брал ведомым более опытного летчика. Первый бой он встретил уже над самым Берлином — армия теперь двигалась быстро, и самолеты все перебазировались, пока не попали на аэродром в узком коридоре наших войск, пробившихся к городу с востока. Поднялись вдвоем. Видимость была смутной, весь горизонт застлан дымкой пожаров, облака висели низко. Внизу под ними догорала Германия. Вдруг он заметил «мессершмитт» и крикнул по радио Ивану. На стабилизаторе немца они увидели подкос — это был старый самолет серии «ф», и стало ясно, что тому не уйти, потому что скорость у них была выше. Глядя только на «мессершмитт», возбужденный первой встречей в воздухе, Саша уже не мог следить за направлением полета и ориентирами. Иван догнал и дал очередь — было видно, как у того над капотом поднялся пар от пробитого радиатора, — и сам резко отвернул, уходя в сторону. Но «мессершмитт», казалось, все не падал, и тогда Саша, догоняя его, чтобы добить, отчетливо заметил на фюзеляже чужой машины разрывы своих снарядов. Перевернувшись, немец раскинулся крестом — на фоне крыши какого-то многоэтажного здания. И тут сквозь дымку Саша увидел под собой огромный город в черных рубцах войны, и он перестал следить за немцем и понял, что потерял из виду ведущего и уже не сможет восстановить ориентировку на свой аэродром. Горючего оставалось только на двадцать минут при экономной крейсерской скорости. Он заблудился среди всей этой огромной войны в первом же бою над самым Берлином. Здесь даже железные дороги с их густой перепутанной сетью не могли быть ориентиром. Тогда он вспомнил про предыдущий их аэродром, расположенный на берегу Одера, и пошел на восток на небольшой высоте из-за низкой облачности, а снизу непрерывно били зенитки, свои и чужие, — слишком быстро и низко он появлялся над ними, чтобы успеть разобраться, кто летит. Ему казалось отчетливо и ясно, как это бывает видно летчику при обстреле с земли, что нити трассирующих снарядов тянутся прямо к нему. И, ощущая всю прямоту направленного выстрела, он все же каждый раз успевал проскочить, возникнув над батареями слишком неожиданно. И только вид зловещей трассы позволял отличить, где свои, где чужие: наши били цветным светящимся пунктиром, а немцы дымным следом... Чувствуя себя дичью, за которой свирепо и по праву охотится весь участок фронта, он пересек, наконец, всю зону, увидел Одер и здесь нашел аэродром.

В этом бою Иван Щербаков сбил пятнадцатый самолет, что давало право на звание Героя. А Саша снова остро ощутил свое летное несовершенство — так легко заблудился над чужой территорией, а ведь не всегда знакомые аэродромы найдутся на берегу большой реки, и только одно могло спасти на будущее: настойчивое желание скорей стать классным летчиком.

И это чувство, когда до конца уже отдан делу, но сознаешь свою молодую беспомощность перед настоящими мастерами, особенно если ты их знаешь, любишь и даже видишь рядом, это чувство заставляло его напрягаться до предела, чтобы не оказаться последним в полку. А полк был особым. Он состоял из асов и был на отличном счету, добившись особого положения не благосклонным приказом, а в боях. Обычно молодой ведомый, подучившись, становится ведущим и учит следующего, но у них часто бывало и так, что по три года летали в одной паре, ведомый и ведущий, оба Герои, как Александрюк и Васько. И это было большой неожиданностью для встречных немцев. Из полка не соглашались уходить даже на высшие должности. Они занимались свободной охотой — парами уходили за линию фронта искать встреч. Под Берлином полк охотников нес потерь в два раза меньше других. Здесь было у кого поучиться. Сначала командиром был Шестаков, погибший у Проскурова случайно, от взрыва сбитого им бомбардировщика, потом Чупиков, который пришел на полк с командования дивизией, а заместителем был Кожедуб. Их корпусом командовал Савицкий — он как-то сел к ним, только что сбив по пути самолет. Саша увидел его впервые, когда генерал, стоя у своей машины, показывал руками, как делают все летчики, как проходил воздушный бой... Сейчас Савицкий — единственный в мире маршал, который в пятьдесят с лишним лет сам летает на реактивных. В их полк в первую очередь приходила новая техника, и они первые проверяли ее в бою. Здесь в землянках в свободное время Саша впервые услышал рассказы о самых высоких мастерах полета — испытателях, о том же Супруне, который яростно и умело бился над Москвой, об испытательной работе Громова и Чкалова. Однажды, еще в московской ПВО, Саша видел севшего на их аэродром испытателя Шиянова, спокойного, уверенного, с крутыми плечами, как-то особенно твердо стоявшего на земле у своего самолета. А сам он по-прежнему был новичком, не умевшим даже хорошо ориентироваться при слабых тогда средствах аэронавигации, и ему грозил не только воздушный бой; он знал, что один летчик, заблудившись, сел вынужденно на незнакомую площадку, опрокинулся, врылся в мокрый грунт и трое суток замерзал под самолетом... И он не нашел романтики на войне, где вместо нее главным была необходимость: война была навязана и теперь шла к концу, от черных ночей Москвы к горячим ночам Берлина. Летчикам почти не приходилось видеть трупы. И только однажды, сев на только что занятый пехотой аэродром, они увидели еще не убранных мертвых, сложенных штабелями. Это была война, но не романтика авиации с ее перелетами через полюс и покорением высоты... В полку военных асов Саша осваивал летное мастерство, но было еще неясно, где придется применить его вскоре, потому что война уже кончалась.

И он пошел в инженерную академию. Какое-то предчувствие говорило ему, что теоретическая грамотность и понимание аэродинамики могут оказаться для него нужнее строевой подготовки в военных частях мирного времени. Война началась и прошла на поршневых моторах, но в начале ее у нас и в Германии были испытаны на взлете первые реактивные самолеты, а к концу войны аэродинамики столкнулись с необходимостью создания опытных машин для полетов у границ звукового барьера, к которым уже подходили боевые истребители во время пикирования. Летчики принесли лабораториям первые вести об этой преграде, которая считалась при старых моторах предельной и непреодолимой. Но реактивный двигатель открывал возможности почти безграничных скоростей — если выдержит самолет.