Георгий Жуков - Воспоминания и размышления (Том 2)

Во всех городах и населенных пунктах немецкое командование оставило при отступлении тысячи раненых солдат и офицеров. В одном только Берлине и его пригородах раненых солдат немецкой армии оказалось более 200 тысяч человек. К этим раненым - бывшим врагам - наши медицинские работники, советское командование проявили величайшую гуманность и организовали их лечение на одинаковых условиях с советскими бойцами.

Как-то проходя по Унтер-ден-Линден, сопровождавший нас офицер комендатуры Берлина указал мне на один из сравнительно целых домов, где теперь разместился госпиталь для немцев. Мы решили зайти.

Первое, что мне бросилось в глаза, - это то, что большинство раненых были юноши, почти дети, от 15 до 17 лет. Выяснилось, что это фольксштурмовцы из разных отрядов, сформированных в Берлине в начале апреля. Я спросил, что заставило их идти в от ряды фольксштурма, когда Германия находилась уже в безнадежном состоянии.

Мальчишки, опустив глаза, молчали, а один сказал:

- У нас не было иного выхода, как брать оружие и становиться на оборону Берлина. Тех, кто не шел, забирали в гестапо, а оттуда возврата не было...

Из дальнейших разговоров выяснилось, что несколько человек - людей более старшего возраста - были здесь из тех, кто в ноябре 1941 года дрался под Москвой. Я сказал, что мне тоже пришлось драться под Москвой. Один раненый солдат заметил:

- Лучше не вспоминать эту трагедию, которая постигла немецкие войска. От нашего полка из полутора тысяч штыков осталось не больше 120, да и те были отведены в тыл в обмороженном состоянии.

- А где ваш полк дрался? - спросил я.

- Под Волоколамском, - ответил раненый.

- Значит, мы с вами старые знакомые, - пошутил я. Тот же раненый спросил:

- Нельзя ли узнать, где и на каком участке вы, господин генерал, дрались?

Я сказал, что командовал войсками Западного фронта под Москвой.

Один из сопровождавших меня офицеров добавил, что с ними говорит Маршал Советского Союза Жуков. Все с интересом стали рассматривать нашу группу.

Мы спросили раненых, как их кормят, как лечат русские доктора. Все наперебой стали расхваливать питание и внимание советского медицинского персонала. Один из наших врачей заметил:

- Немцы добивали наших раненых, а мы вот ночи не спим, восстанавливая ваше здоровье.

- Это не простые немцы так поступали, - ответил раненый старик, - это немцы-фашисты.

- А есть ли среди вас фашисты? - спросил я.

Молчание... Я снова спросил. Опять молчание. Тогда поднялся солдат лет пятидесяти пяти и, подойдя к койке другого солдата, толкнул его в спину и сказал:

- Повернись!

Тот нехотя повернулся.

- Вставай и доложи, что ты фашист!

Когда мы уходили из госпиталя, раненые просили оставить всех их на попечении советских врачей и медсестер.

В первые послевоенные дни и месяцы нам часто приходилось встречаться с руководителями немецких коммунистов Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом и их ближайшими соратниками. С болью в душе говорили они о тяжелых потерях, которые понесла компартия, лучшая часть рабочих и прогрессивно настроенная интеллигенция. Их глубоко беспокоило тяжелое положение немецких трудящихся.

По просьбе Коммунистической партии Германии и лично В. Ульбрихта Советское правительство установило для берлинцев повышенные нормы продовольствия.

Так поступали советские люди в Германии после разгрома фашизма.

А что замышлял Гитлер в отношении советского народа?

Готовясь к захвату Москвы, Гитлер дал директиву, которую я хочу напомнить еще раз. "Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой.

Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа".

Не лучшую участь готовили гитлеровцы и Ленинграду, который они предполагали сровнять с землей.

"Для других городов, - говорил Гитлер, - должно действовать правило: перед их занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами"{103}.

Подобную варварскую дикость и жестокость трудно понять нормальному человеку.

Честно говоря, пока шла война, я был полон решимости воздать сполна гитлеровцам за их жестокость. Но когда, разгромив врага, наши войска вступили в пределы Германии, мы сдержали свой гнев. Наши убеждения и интернациональные чувства не позволяли нам отдаться слепой мести.

В конце марта 1946 года, когда я вернулся после сессии Верховного Совета снова в Берлин, мне передали, чтобы я позвонил И. В. Сталину.

- Правительство США отозвало из Германии Эйзенхауэра, оставив вместо него генерала Клея. Английское правительство отозвало Монтгомери. Не следует ли вам также вернуться в Москву?

- Согласен. Что касается моего преемника, предлагаю назначить Главкомом и Главноначальствующим в советской зоне оккупации в Германии генерала армии Соколовского. Он лучше других знаком с работой Контрольного совета и хорошо знает войска.

- Хорошо, мы здесь подумаем. Ждите указаний. Прошло два-три дня. Поздно вечером мне позвонил И. В. Сталин. Справившись, не разбудил ли меня своим звонком, сказал:

- Политбюро согласно назначить вместо вас Соколовского. После очередного совещания Контрольного совета выезжайте в Москву. Приказ о назначении Соколовского последует через несколько дней.

- Еще один вопрос, - продолжал И. В. Сталин. - Мы решили ликвидировать должность первого заместителя наркома обороны, а вместо него иметь заместителя по общим вопросам. На эту должность будет назначен Булганин. Он представил мне проект послевоенного переустройства вооруженных сил. Вас нет в числе основных руководителей Наркомата обороны. Начальником Генерального штаба назначается Василевский. Главкомом Военно-Морского Флота думаем назначить Кузнецова. Какую вы хотели бы занять должность?

- Я не думал над этим вопросом, но буду работать на любом посту, который Центральный Комитет партии сочтет для меня более целесообразным.

- По-моему, вам следует заняться сухопутными войсками. Мы думаем, во главе их надо иметь главнокомандующего. Не возражаете?

- Согласен, - ответил я.

- Хорошо. Вернетесь в Москву и вместе с Булганиным и Василевским поработаете над функциональными обязанностями и правами руководящего состава Наркомата обороны.

В апреле 1946 года я вернулся в Советский Союз и через несколько дней зашел к Н. А. Булганину. Он был явно смущен, видимо, зная о моем разговоре с И. В. Сталиным.

После рассмотрения Положения о Наркомате обороны у меня возникли серьезные разногласия с Н. А. Булганиным о правовом положении главнокомандующих видами вооруженных сил и первого заместителя наркома. По его проекту получалось так, что главкомы в практической работе имеют дело не с наркомом обороны, а с его первым заместителем. Защищая свой проект, Н. А. Булганин пытался обосновать его тем, что нарком обороны И. В. Сталин перегружен делами партии и государства.